– Да вы, наверное, шутите, – сказала она. Белки ее глаз сияли в темноте как жемчужины.

Но он не шутил. Даже если бы ему вдруг и вправду удалось раздвоиться, вряд ли он смог бы сражаться лучше, чем сейчас, разделяя внимание между ними обоими. Ударил Николас, потом София, но нападающий отражал их выпады раз за разом. Юноша ощущал каждый грамм все возрастающей ярости, перед которой отступали остатки его сдержанности. С последним вздохом в его тело хлынула сила, а вместе с нею простая мысль.

Устрой ему ловушку.

Николас дернулся влево, позволив нападавшему выбить нож из руки, подобраться ближе. Почуяв легкую добычу, противник приготовился к последнему удару. Коготь распорол воздух в миллиметре от горла Николаса, отклонившегося назад.

София практически вколотила лезвие в основание черепа мужчины. Капюшон упал с его головы, он осел на землю; длинные блеклые волосы покраснели от пузырящейся крови.

Николас втягивал воздух резкими вдохами и так же резко, толчками, выдыхал; легкие просили пощады, но поле зрения понемногу очищалось от затянувшего его красного тумана, да и инстинкт – убить или быть убитым – затих. Он вытер лицо рукавом, стараясь не обращать внимания на дрожащие руки.

– Это было… – начал он, закончив одновременно с Софией:

– То же самое оружие, да?

Пытаясь избавиться от покалывания в правой руке, Николас глянул вниз в поисках раны, которой можно было бы объяснить резкие волны горячей боли, тянущие по тыльной поверхности ладони. Но там ничего не оказалось, ни царапины.

Непрошеное слово зашипело в мозгу само собой. «Яд».

Быть не может. Если уж на то пошло, он скорее потянул себе мышцу или связку какую-нибудь.

Но ощущение не исчезало, лишь усиливалось. В жизни Николаса случались сражения и подлиннее, и потяжелее, но ни одно из них не приводило и к десятой доли той усталости, которая сейчас навалилась на него, словно внезапная болезнь. Николас раскашлялся от пыли, набившейся в рот, и выплюнул сгусток крови. Потянулся за сумкой, в пылу битвы улетевшей довольно далеко. Пустота в сердце заныла, разрастаясь, когда он проверил, на месте ли сережка Этты. Да, по-прежнему висит на шее на цепочке, в совершенной безопасности. Николас сжал ее в левом кулаке – правой руки он уже почти не чувствовал.

Плохо. Он снова покосился на кольцо, но заставил себя отвернуться – чтобы не погружаться в беспокойство еще глубже.

– Шевелись, надо избавиться от тел до того, как… – София замолчала на полуслове, перевела взгляд на склад выше по скале, да так и замерла.

Но Николас уже видел эти тени – пятеро, скользящие в темноте, как вороны, прыгающие с крыши на крышу с нечеловеческой легкостью. Он взял девушку за руку и буквально заставил себя сорваться с места – за секунду до того, как первая стрела вспорола воздух над их головами.

Юноша поднял глаза – как раз вовремя, чтобы разглядеть на ближайшей крыше еще одну тень. Собрав остатки самообладания, он схватил большой камень и метнул его в сторону крыши, сколько хватило сил. Это напугало нападавшего – по крайней мере, дало им время укрыться под навесом соседнего здания. Но топот за спинами не утихал – как и не пропадало ощущение, что они бегут незнамо куда.

«Лучше улепетывать, как крысы, – думал он, – и пытаться сбить кошку с толку, путая следы как можно сильнее. Лишь бы найти подходящую нору, в которой можно спрятаться».

– Кто они такие? – выдохнула София на бегу.

Прихвостни Белладонны? Непослушная мысль пролезла через все остальные, выбралась на самый верх. Она необыкновенно заинтересовалась когтем, разве нет? Может, старая ведьма подслушала, куда они собрались, и приняла меры, чтобы помешать им, после того, как он отказался ей подчиняться.

– Я практически уверен, что останавливаться и выяснять не стоит, – заметил Николас, вытянув шею как можно дальше и обшаривая крыши взглядом в поисках живых теней. Не увидев ничего, кроме звезд и облаков, он придвинулся поближе к Софии и продолжил изнурительный путь.

Город вонял так, словно месяц варился в собственных отбросах, словно они погружались в гноящуюся рану. Немытые тела, живые и полумертвые, преграждали дорогу, на какую бы улицу они ни сворачивали, – спали прямо рядом с гниющим мусором, а то и на нем, словно на мягкой подстилке, сглаживающей неровности булыжной мостовой.

Взлетали и рассыпались в ночи огненным фонтаном искры кузнеца – несмотря на поздний час, тот усердно выковывал меч. Снова почувствовав все то же неприятное покалывание в правой руке, Николас переложил нож в левую и уткнулся взглядом себе под ноги, проходя мимо кузницы. Краем глаза ухватил только кучу железяк, ожидающих перековки, и горстку готового, грубоватого по исполнению оружия, видимо, ждущего, чтобы его забрали и пустили в дело.

За кузницей обнаружилось узкое пространство – переулок, огибающий следующее здание. Он втолкнул туда Софию и забрался сам. Им обоим нужно было хоть на минуту расслабиться и перевести дыхание.

– Кажется, оторвались…

София их сглазила. И мгновения не прошло, как из-за холстов, развешанных для просушки вокруг всех здешних домов, выскользнула женщина, облаченная в темную одежду, как морок или привидение.

Не раздумывая ни секунды, София бросила Николасу меч убитого солдата, который прихватила с собой. Он поймал клинок и, развернувшись, врезал рукоятью по горлу нападавшей, оглушив ее. Женщина ахнула от неожиданности, и София быстрым текучим движением полоснула ножом ей по лицу. Та, взвыв, свалилась на землю, зажимая ладонями хлещущие кровью раны, а они снова ринулись прочь.

Город изгибался перед ними, словно знак вопроса, расползался во все стороны, как лабиринт с головоломками. Кругом, куда бы ни посмотрел Николас, тянулись линии зданий, выстроенных из одинакового практически бесцветного, но крепкого известняка, и все они сходились на холме в самом сердце города. Дома были не только в два этажа, но и в шесть и даже в семь, словно город в один прекрасный день решил, что хорошо бы расти вверх, а не вширь. «Очень похоже, – вспомнил он с печальной полуулыбкой, – на то, как Этта описывала родной Манхэттен».

В очередном маленьком переулке София вдруг остановилась, преграждая ему путь.

– Пойдем другой дорогой, – быстро прошептала она.

Николас не послушался. Чувствуя, что София дергает его за плечо, он осматривался в поисках того, что ее так сильно расстроило. Наконец нашел – и не смог сдержать нервной дрожи. Там был ребенок – бледный, как морская раковина, он лежал прямо на камнях мостовой, свернувшись калачиком. Приглядевшись внимательней, Николас заметил и немигающие глаза, и кожу, усыпанную язвами. Болезненно исхудавшая рука ребенка сжимала тонкую ладонь, торчащую из-под груды других тел, уже отданных на милость мух и грызунов.

Пнув наглую крысу, крутившуюся под ногами, Николас подошел ближе, чувствуя, как болезненные спазмы дергают желудок. Его не стошнило лишь потому, что было нечем. Софию все-таки вырвало – раз, другой; прижав ко рту тыльную сторону ладони, она отвернулась.