Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я опускаю руки на клавиатуру и начинаю печатать.
Нейт
Простите меня. Я говорил, что всегда был одинок. Я солгал. В раннем детстве я осиротел и вырос на улицах Лондона, но один родственник у меня всё же был. Родственница.
Сестра.
Я плохо её помню, ведь мы расстались, когда мне едва исполнилось пять лет. Даже имени её в моей памяти не сохранилось. Но кое-что я всё же могу о ней рассказать.
Она старше меня на несколько лет. У неё бледная кожа, карие глаза и тёмные волнистые волосы, мягкие и душистые – от неё пахло цветами. Когда я дрожал от холода, она накрывала меня одеялом, когда голодал, делилась со мной последним куском хлеба и пела колыбельные, успокаивая, когда за окном бушевала гроза.
С ней рядом всегда было хорошо и спокойно.
Иногда мне кажется, что так даже хуже. Любить и потерять.
Моё сердце так и не смогло ожесточиться, как ему следовало бы. Как я того желал. Потому что я по сей день надеюсь, что она меня найдёт.
Дома мне первым делом хочется забраться в душ, смыть усталость. Я люблю центр Лондона, но каждый раз, возвращаясь оттуда, чувствую на коже невидимую плёнку – смесь пота и грязи. Виола называет это «второй городской кожей», и я с ней совершенно согласна. Поднявшись по лестнице до половины, я вдруг замечаю, что в доме необычно тихо: лишь тикают часы в коридоре и шуршат шинами проезжающие по улице автомобили. Обычно в это время мама смотрит телевизионные шоу, а папа то и дело отмечает, какие глупости сейчас показывают. Вернувшись на кухню, я подхожу к холодильнику. Мама оставила записку, как всегда, прикрепив её к холодильнику магнитом. Отличный выбор – её записки такие же холодные.
Мы уехали на ночь в спа.
Закажи себе ужин с доставкой.
Оплати с моего счёта.
Мама
Даже «целую» не добавила. Я едва сдерживаюсь, чтобы не зареветь, как обиженная трёхлетка. Глаза колет от подступивших слёз. И не только из-за записки. Я ужасно не люблю оставаться в доме одна. Он слишком велик для одного человека. И я насмотрелась фильмов ужасов, в которых первой жертвой всегда оказывается симпатичная блондинка. А если вспомнить и утреннее сообщение от неизвестного… В животе противно тянет. В другой раз я переночевала бы у Виолы, но сейчас это невозможно. Джейн и Адам, наверное, приняли бы меня с распростёртыми объятиями, но вряд ли стоит показываться им на глаза. Только соль на раны сыпать. И я делаю то, чего не делала уже очень давно. Достаю из сумочки ручку, точнее, контурный карандаш для глаз, и подрисовываю три «поцелуйчика» под последним словом записки.
«Господи, меня можно только пожалеть».
Стараясь не вспоминать сцены из фильма «Психо», я медленно поднимаюсь по лестнице. Может, позвоню попозже Дэнни, узнаю, как идёт поиск IP-адреса. Дверь в мою спальню открыта, и я застываю на пороге. Странно. Я совершенно уверена, что, выходя из дома, закрыла за собой все двери. В груди волной нарастает тревога. «Не глупи, Элис. Наверняка мама заходила, когда ты ушла». Но мама никогда не заходит в мою комнату, даже чтобы собрать грязные вещи в стирку. Она платит приходящей прислуге, но сегодня не её день. Я едва дышу. А слух вдруг обостряется. Вот проехала машина, тикают часы… скрипнула половица. Моё сердце пропускает удар. «Кто был в моей комнате? Или он всё ещё там?»
Надо бы развернуться и бежать прочь, вниз по лестнице. Утром я получила странное сообщение, а теперь дверь в мою комнату таинственным образом открылась. «Хватит дурить, Элис! Сама же оставила дверь открытой и забыла. Расслабься и приди в себя».
С глухо бьющимся сердцем и пересохшим ртом я вхожу в комнату.
Рекомендую прислушиваться к внутреннему голосу, особенно если вы симпатичная блондинка.
На зеркале над туалетным столиком моей любимой помадой выведены слова:
ТВОИ РАНЫ
КРОВОТОЧАТ!
– Элис —
Кто-то побывал в моей комнате, трогал мои вещи, оставил надпись на моём зеркале. У меня внутри будто взрывается шарик с ядом, отравляя все мысли и чувства. Я зову родителей – и вспоминаю, что они уехали до утра. Дрожа с ног до головы, достаю из кармана телефон и едва не роняю его на пол. Меня трясёт от ужаса. И позвонить мне тоже некому. Виола и Кейти в коме. Я совсем одна.
Вот только Дэнни…
Он отвечает сразу, как будто дожидался моего звонка.
– Агент Чайлдс, приветствую вас, – говорит он.
В ответ у меня вырывается только нечленораздельный хрип.
– Элис? – переспрашивает Дэнни. – Эл, это ты?
Наконец ко мне возвращается голос:
– Кто-то был в моей комнате и написал на зеркале ужасные слова.
– Что? Ты серьёзно?!
– Ага.
– Они ещё там? – спрашивает он.
От этих слов я прирастаю к полу.
– Вряд ли.
– Где твои родители?
– Уехали. Вернутся утром.
Помолчав, Дэнни командует:
– Иди к соседям и пришли мне их адрес. Никуда не уходи. Я скоро буду.
Дэнни я дожидаюсь на подъездной дорожке. К соседям я не пошла: мы с ними не знакомы, к тому же я не в настроении болтать о всяких глупостях. Дэнни подъезжает через десять минут в красной Corsa. Выскакивает из машины и обнимает меня за шею. Я благодарно приникаю к его плечу, радуясь теплу и человеческому прикосновению. Дэнни молчит, наверное, целую вечность, только гладит меня по спине, пока я не начинаю дышать более-менее ровно.
Наконец он спрашивает:
– Хочешь переночевать у меня? Мама готовит свои любимые куриные крылышки в остром соусе. Она будет счастлива накормить тебя до отвала и рассказать обо мне кучу неприличных историй. Это её любимые занятия.
Я шмыгаю носом.
– Спасибо, Дэнни, я буду очень рада.
– Покажешь мне надпись? – помедлив, спрашивает он.
– Ладно. Пошли.
Мы возвращаемся в дом. Дэнни идёт первым, хотя дом и мой.
Мы входим в мою комнату. Надпись на месте – кроваво-красные буквы по-прежнему на зеркале.
Дэнни со свистом втягивает воздух сквозь зубы.
– Мерзость какая. Пожалуй, надо позвонить в полицию.
– Нет, – быстро отвечаю я.
Он поворачивается ко мне:
– В твой дом вломились. Тебе угрожают. Надо звонить в полицию.
Полиция – последнее, что мне сейчас нужно. Особенно учитывая, какие слова появились на руке у Виолы.
– Пожалуйста, Дэнни… не надо втягивать полицию. Я не хочу.
– Ты знаешь, кто это написал? Или ты их покрываешь?
