Наконец, мы получили знак от Барри, что можно подниматься. Во главе колонны были мы, семейство Барретт: папа возглавлял процессию, сразу за ним следовали мама и я. За нами потянулись остальные: отец Уондерли, доктор Навидсон и оператор Тони. Дженн уже была наверху, у лестницы, и снимала наше шествие.

В коридоре на втором этаже было уютно и очень светло. Потолочные светильники были начисто протерты. Лампочки теплого желтого света были заменены на лампочки холодного освещения. Два спота, стоявшие в исповедальне/на террасе, были направлены в сторону коридора и освещали пространство во всю свою мощь. Они почти обжигали кожу.

Дверь Марджори была заперта. Двери же в затемненные ванную и спальни были распахнуты настежь. Дверные проемы зияли как черные пасти.

Маму и меня оттеснили в сторону мужчины, пытавшиеся занять как можно более выгодную позицию перед дверью. Наконец, папа мягко постучался и позвал:

– Солнышко? Мы здесь. Как договаривались, мы пришли с доктором Навидсоном и отцом Уондерли. Они хотят пообщаться с тобой.

Марджори не отзывалась. Папа повернул ручку и медленно приоткрыл дверь:

– У них есть несколько вопросов к тебе.

Первым в спальню прошел папа, за ним последовали и другие мужчины. Шаркая ногами, я последней вошла в комнату вслед за мамой. Дженн стояла в дверях, полностью перекрывая мне обещанный мамой путь к отступлению. Сначала я ощутила, что меня обманули, и я оказалась в западне. Однако, после определенных раздумий, я приняла решение: если что – прорвусь наружу в просвет между ног Дженн. Всегда важно иметь запасной план, на всякий случай.

В спальне горел только светильник на письменном столе Марджори. Комната выглядела аккуратной и прибранной. Постеры сняли. На верхней полке шкафчика было шаром покати. Закрытый ноутбук Марджори лежал на столе в гордом одиночестве. Игрушки и безделушки пропали. Дыры в стене от ударов Марджори были замазаны, но не закрашены.

Отец Уондерли заговорил первым:

– Привет, Марджори. Это доктор Навидсон. – Врач и священник сели по обе стороны кровати Марджори на тоненькие, скелетообразные деревянные стулья, которые я видела впервые. Встроенные в две камеры лампы были сфокусированы на Марджори. Мужчины остались скрытыми во тьме. Марджори сидела спиной к окну, ее ноги спрятаны под одеялами. В ушах у нее были наушники, и до меня доносилось смутное эхо дребезжащей музыки, отдававшейся в ее ушных раковинах. Из верхней одежды на Марджори был только спортивный топ. На коже поверх ключиц виднелись россыпи прыщиков.

Доктор Навидсон сказал:

– Добрый вечер, Марджори. Рад знакомству. Наслышан о тебе.

Марджори никак не отреагировала на его приветствие.

Тут встрял папа:

– Подождите, подождите. Барри, может быть ей лучше накинуть на себя рубашку?

Барри находился в задней части комнаты, у стенного шкафа, за пределами обзора камеры. На вопрос папы он ответил, отрицательно покачав головой, и рукой показал, что съемка продолжается.

Папа развел руками.

– Я хотел бы прикрыть ее. Ведь ей всего четырнадцать лет.

Мама спросила:

– Марджори, не хочешь накинуть рубашку? Тебе комфортно, что тебя снимают в таком виде?

Марджори передернула плечами. У нее было скучающее выражение лица, будто бы ей добавили домашних заданий в школе.

– Если вы в порядке, то и я в порядке. – Она говорила медленно, передавливая отдельные буквы.

Папа обратился к Марджори:

– Может быть хотя бы избавишься от наушников?

– Я бы предпочла их оставить. Мне с ними спокойнее.

– Мы просто хотим переговорить с тобой минутку…

– Папа, я тебя прекрасно слышу. Я все хорошо слышу. – В ворчании Марджори слышалась не чертовщина, а обычное подростковое раздражение.

Папа опустил руки. Он было сделал полшага в сторону комода Марджори, однако остановил себя. Его так и подмывало добраться до комода, подергать в произвольном порядке ящики в поисках футболки, кинуть ее Марджори, крикнуть, чтобы она привела себя в порядок, сорвать с ее головы наушники и швырнуть их наискосок через всю комнату. Но ничего этого он сделать не мог из-за камер и его любимого ментора-священника.

Может быть, я не совсем верно истолковываю выпрямленные руки и шажок в сторону комода. Столько времени утекло с того момента и размыло мои воспоминания о той ночи в комнате Марджори. Впрочем, это ни в коей мере не исключает правоту моего умозаключения по поводу папиного поведения.

Если мама ушла в себя и отстранилась от внешнего мира, то папа стал еще более набожным и подверженным вспышкам слепого гнева. Тем поздним вечером я ощущала волны ярости, которые исходили от него, как жар от радиатора. Марджори все это понимала не хуже меня. Она ухмылялась и закатывала глаза, чтобы позлить папу еще сильнее.

Марджори наконец-то заметила меня, будто бы пришпиленную к маме, и приободрилась.

– Привет, мисс Мерри.

Я не была уверена, можно ли мне отвечать ей и могла ли я вообще говорить. После сделанного мне предложения, последовавшего за их большой встречей, взрослые мне сказали только, что я должна быть в комнате с ними. Я тихо злилась, что мне не дали никаких четких указаний. Создавалось впечатление, что они действовали наугад, сами не зная, как лучше поступить.

Я хранила молчание слишком долго, так что я спешно выдавила из себя «Привет?», прозвучавший вопросительно.

Марджори собрала волосы в хвост и поправила бретельки спортивного топа.

– Не говори со мной, Мерри. Опасно вести разговоры. Разве отец Уондерли не предупредил тебя, что со мной лучше не разговаривать?

Я заметила, что отец Уондерли бросил взгляд на стоящего позади Барри. Потом он повернулся ко мне и кивнул.

– Все в порядке, Мерри. Ты можешь отвечать, если хочешь.

Я сказала:

– Нет, он мне этого не говорил.

– Мда, мама и папа, вам бы следовало подыскать священника получше.

Доктор Навидсон включил свой ноутбук и начал колошматить по клавиатуре преувеличенно размашистыми движениями, будто бы хотел пробить дырку в компьютере. Он спросил:

– Почему ты так считаешь, Марджори?

– Следует всеми силами избегать праздных и пытливых расспросов демонов. Это базовое требование при проведении экзорцизма. Странно, что вы, ушлепки, не знаете этого. Впрочем, ничего удивительного.

Папа вдохнул через плотно сжатые зубы. Мама надавила мне на плечи. Они слышали много ругательств от Марджори, особенно в последние несколько месяцев. Но прозвучавшие в этой обстановке и в такой компании слова ударили им под дых.

Отец Уондерли спросил:

– Мы сейчас говорим с демоном?

– Если вы хотите так считать – почему бы и нет. – Марджори улыбнулась и подмигнула мне. Эти знаки можно было трактовать и как признание, что она просто издевается над взрослыми, и как доказательство того, что демон в самом деле сидит в ней.