Он все еще дышит.

Все еще стоит.

Каким-то образом… он выжил.

Над ним пылали алые листья невысокого дуба, освещенные сзади солнцем.

Он уставился сквозь листву в голубизну – беспримерную голубизну небес, какую никогда еще в жизни не видел.

Когда Итан проснулся, Тереза и Бен уже ушли: одна – на работу, другой – в школу.

Он почти не спал.

Голым прошел по холодному деревянному полу к окну и соскреб корку льда со стекла. Свет, проникающий в это окно, до сих пор был таким слабым, что, скорее всего, солнце еще не вышло из-за восточной гряды гор, возвышающихся над городом.

Тереза предупредила, что настоящая зима тут всегда приходит в течение месяца – в границах двух недель до и двух недель после солнцестояния, когда солнце никогда не поднимается над утесами, окружающими Заплутавшие Сосны.

Он пропустил завтрак.

Взял кофе навынос в «Ароматном парке́».

Двинулся из города на юг.

Итан проснулся с нарастающим сожалением, как в похмельное утро: все еще смутно помня минувшую ночь и с замирающим чувством, что гадски облажался.

Потому что он и вправду облажался.

Он рассказал все Терезе.

Это было почти невообразимо.

Откровенно говоря, он уже пребывал в расстроенных чувствах после встречи с Кейт, а жена пустила в ход внушительный арсенал своих уловок, чтобы получить именно то, чего добивалась. Итан еще не знал, насколько трагичной была его ошибка. В худшем случае Тереза совершит оплошность, расскажет остальным, и город расколется пополам. Пилчер объявит «красный день». Он, Итан, потеряет жену. Бен лишится матери. Даже представить такое было убийственно.

С другой стороны, Бёрк не мог отрицать, как чертовски здорово было наконец кому-то все рассказать, тем более – своей жене. Женщине, от которой у него предположительно не должно было быть секретов. Если она сумеет держать рот на замке, если сумеет переварить информацию – никаких оговорок, никаких мгновений слабости, никаких неверных шагов, никаких истерик, – тогда еще один человек сможет разделить вес сокрушительного знания. По крайней мере, Тереза наконец-то поймет, какую ношу он держит на плечах каждый божий день.

Пройдя полдороги, Итан взглянул на «прощальный» плакат Заплутавших Сосен – семья из четырех человек, застывшая с улыбками на лицах, машущая руками.

«Мы надеемся, что вы наслаждались визитом в Заплутавшие Сосны! Не пропадайте надолго! Возвращайтесь скорей!»

Конечно, то было лишь подготовкой к большой шутке Пилчера. Дорога просто делала поворот и возвращалась обратно в полумиле отсюда, чтобы преподнести истерическую концовку этой шуточки. Точно такая же идеальная улыбающаяся семья на билборде приветствовала всех следующими словами: «Добро пожаловать в Заплутавшие Сосны, где обретается рай».

Не то чтобы Итан не ценил эту иронию и, в некотором смысле, даже юмор. Но, учитывая минувшую ночь и то дерьмовое шоу, в которое быстро превращалась его жизнь, больше всего на свете ему хотелось иметь при себе дробовик двенадцатого калибра, чтобы истыкать дырками несносные счастливые лица.

В следующий раз.

Этот план явно сулил облегчение.

Добравшись до леса, Итан допил свой кофе и выплеснул осадок. Начал сминать пенопластовый стаканчик – и тут увидел кое-что внутри.

Слова, выведенные почерком Кейт.

Тонким, черным «шарпи»[29]было написано: «3:00. Угол Главной и Восьмой. Стой у передней двери театра. Без чипа – или не трудись приходить».

* * *

Дверь в тоннель была уже поднята, и Пэм ожидала его, сидя на переднем бампере джипа в черных шортах из спандекса и безрукавке из лайкры. Ее коричневые волосы были стянуты в «конский хвост», но все еще темны от пота – похоже, она занималась изматывающей тренировкой.

– Ты выглядишь, как обложка плохого журнала, посвященного «сгустку мышц»[30].

– Я тут титьки себе отмораживаю.

– Ты почти не одета.

– Только что закончила свои девяносто минут на велотренажере. Не думала, что ты так опоздаешь.

– У меня была длинная ночь.

– Гонялся за своей старой любовью?

Итан проигнорировал эту реплику и залез на пассажирское сиденье. Пэм завела двигатель, рванула в лес и сделала поворот на сто восемьдесят градусов, который вышвырнул бы Бёрка из джипа, не схватись он в последнюю секунду за поручень наверху.

Пэм вдавила педаль в пол и вернулась в тоннель. Замаскированная дверь закрылась за ними, а они с воем понеслись в сердце горы.

* * *

Поднимаясь в лифте на этаж Пилчера, Пэм сказала:

– Сделай мне сегодня одолжение.

– Какое?

– Проверь Уэйна Джонсона.

– Новичок?

– Да.

– И как он?

– Еще рано об этом говорить. Он очнулся только вчера. Я пошлю с тобой в город копию его личного дела, но я видела отчет наблюдения, который показывает, что он нынче утром прошел по дороге до края города.

– Он добрался до ограды?

– Нет, он не уходил с дороги, но явно стоял там очень долго, таращась в лес.

– И чего именно ты от меня ожидаешь?

– Просто поговори с ним. Убедись, что он понимает правила. Понимает, что от него ожидается. И возможные последствия.

– Ты хочешь, чтобы я ему угрожал?

– Если решишь, что это необходимо. Было бы мило, если бы ты помог подвести его к убеждению, что он мертв.

– Каким образом?

Пэм ухмыльнулась и стукнула Итана по руке достаточно сильно, чтобы ее свело.

– Ой.

– Придумай сам, тупица. Это может быть весело, знаешь ли.

– Что весело? Говорить человеку, что он мертв?

Лифт остановился, двери раскрылись, но когда Итан сделал движение, чтобы выйти из кабины, Пэм выбросила перед ним руку. Она не была такой мускулистой, какой изображают женщин-бодибилдеров в мультиках, но ее мышечный тонус был чертовски впечатляющим. Рука была худой и твердой.

– Если бы тебе пришлось рассказать мистеру Джонсону, что он мертв, – сказала она, – ты бы упустил самое главное. Ему нужно прийти к такому выводу самостоятельно.