Мгновение спустя нахлынула сильнейшая боль, будто мне ножом вскрывали череп. Попытавшись поднести руку к голове, обнаружила, что запястья крепко связаны за спиной, а мышцы плеч жжет огнем. Сама я лежала плашмя на чем-то твердом, вроде скамьи.

На ветвях деревьев трепетали красные и золотые листья. Налетевший порыв ветра сорвал их и подбросил в воздух. Я сделала вдох, и внутри все перевернулось: пахло смертью. Краем глаза заметила какое-то движение и ужаснулась. На суку прямо над моей головой покачивалась петля.

Меня ведь предупреждали!

«Хочешь узнать, как ты умрешь?»

Возможно, я видела вовсе не смерть Мортаны.

«Черт!»

Ветка застонала на ветру, точно призрак, и я зашевелилась, стараясь принять сидячее положение, чтобы лучше видеть.

– Демон просыпается!

Низкий мужской голос чрезвычайно меня напугал. Я попыталась подняться на ноги, но со связанными руками не получалось сохранять равновесие, поэтому мне удалось лишь кое-как встать на колени. Я оглядела открывшееся глазам страшное зрелище. Меня везли на телеге на Гэллоуз-Хилл – Холм виселиц!

Там, где сотни лет спустя будет стоять «Данкин Донатс» и мой прежний дом, выкрашенный в зеленовато-голубой цвет, сейчас собралась мрачная толпа. На меня устремились глаза мужчин, женщин, детей… и матушки Патнэм, само собой, здесь, в первом ряду.

Она указала на меня.

– Я все-е-е видала! Видала, как матушка Ашур ставит подпись в книге дьявола! – Она продолжала тыкать в меня пальцем и разгневанно гомонила: – И как козел сосал ее ведьмину титьку!

Четыре сотни лет назад смертные охотились на себе подобных, основываясь на слухах, паранойе и бреде тех, кто жаждал внимания. Но даже поймав настоящего демона, они продолжали нести чушь про книги дьявола и сосущих соски козлов, которых в действительности не существовало. В иных обстоятельствах я сочла бы это забавным, но теперь испытывала лишь страх.

Позади людской толпы виднелась дорога, по которой я сюда пришла, и Осборнский лес. На опушке стояла черная хижина, из трубы которой поднимался дым.

Оглянувшись, я обнаружила болтающиеся на веревках четыре полуразложившихся женских трупа. Тела несчастных сделались серо-фиолетовыми, а руки, как и у меня, были связаны за спиной. Вонь стояла невозможная.

Слева к телеге были привязаны две лошади. Рядом с ними стоял мужчина в черном одеянии с широким белым воротником и в темной конической шляпе.

Я снова попытался встать, но голову пронзила резкая боль, заставившая сложиться пополам. Меня вырвало прямо на деревянную телегу. Я едва не потеряла равновесие. Поднести руки ко рту не могла, поскольку они были связаны, поэтому, когда тошнота отступила, пришлось вытереть рот о собственное плечо.

Я снова выпрямилась и уставилась на толпу. Матушка Патнэм шагнула вперед, не сводя с меня укоряющего перста.

– Она заколдовала похлебку и наслала на меня похотливые желания.

Страшное обвинение наконец обрело конкретную чудовищную форму. Догадавшись, что вот-вот случится, я затаила дыхание. Меня ведь предупреждали.

«Но Таммуз почему не вмешался, если хотел, чтобы у меня имелся шанс побороться с Орионом?»

– Ничего я не заколдовывала! – крикнула я. – Разве меня не должны сначала судить? Я требую суда!

– Люди добрые, послушайте, как странно она изъясняется! – ахнул кто-то.

Человек в черном кивнул двум стоящим в толпе мужчинам: краснощекому с темной бородой и широкоплечему с пронзительными глазами. Шагнув к повозке, они забрались внутрь.

– Я ни на кого не насылала чар! А к козлам и близко не подходила, клянусь вам, – взмолилась я. – Я требую суда! Они были даже у пуритан.

Один из мужчин крепко схватил меня, другой накинул на шею петлю. Я, конечно, пыталась оказать сопротивление, но что могла поделать со связанными руками? Затянув веревку, они спрыгнули с телеги.

С колотящимся сердцем я покосилась на лошадей. Стоило хлестнуть их кнутом, и телега ускользнет у меня из-под ног, лишив опоры. Если посчастливится, я умру от перелома шеи, если же нет – от удушья, но на это потребуется около двадцати минут.

Когда в былые времена человека казнили, и шея жертвы не ломалась сразу, кто-то из близких тянул его за ноги, тем самым ускоряя смерть. Какая жестокая обязанность! Вероятно, мне повезло, раз поблизости не оказалось никого из знакомых и мои родные не были вынуждены наблюдать, как я корчусь в муках. Мрачное милосердие, но все же.

«На самом деле я ведь не умру, не так ли? Этого не случится».

Я оглядела разъяренную толпу.

– Демон, демон! – кричали они. – Коварная искусительница!

Я подергала связанные запястья, но веревки лишь сильнее врезались в кожу. Сердце отчаянно колотилось при виде мерзлой каменистой земли под телегой. В видении мои ноги болтались именно над этим местом.

– Судья Корвин, – вознесся над людским гомоном голос матушки Патнэм, – заставьте ее покаяться!

Ко мне шагнул мужчина в черном длиннополом коуте с приколотой на нем булавкой в виде молотка. К груди он прижимал книгу в темном переплете. Глаза у него были холодные, серые, а семейное сходство – безошибочным. Корвин.

Он выглядел таким же омерзительным, как и его потомок Джек Корвин.

У меня екнуло сердце. Я обвела взглядом разъяренную толпу, словно ожидая, что из леса вот-вот покажется всадник, который меня спасет.

«Таммуз, конечно, тот еще ублюдок! Неужели он хотел, чтобы я окончила свои дни в окружении долбаных придурков?»

Судья поднял руку, и толпа затихла. Он усмехнулся, обнажив длинные желтые зубы.

– Покайся, ведьма, и мы освободим тебя.

Я тут же смекнула, что это уловка. Скажи я им, что демон, и меня ни за что не отпустят. Наоборот, убьют с еще большим удовольствием.

– Я не демон, – в отчаянии воскликнула я, конечно же солгав им. – У меня нет никакой магической силы. – Ну, хоть тут я не лукавила, по крайней мере, в данный момент.

– Ты ли прошлой ночью убила четверых человек? – пророкотал судья, выдыхая облачка пара.

– Нет! – Сущая правда, я прикончила только одного из них.

Корвин прищурился.

– Лишала ли ты жизни себе подобных из страха великого?

Температура понижалась, меня пробрала дрожь. Телега сотрясалась подо мной, небо начало темнеть. Угольно-серые облака надвигались странно быстро, над головой разнесся раскатистый удар грома.

Я уставилась на своего мучителя, слишком ошеломленная, чтобы говорить. Откуда ему было известно, что я бросила маму в этом лесу?

– Обрекала ли на смерть родных своих, предпочитая спасти жизнь собственную? – вопрошал судья. – Душа твоя испорчена злом. Кровь твоя отравлена горем и бесчестьем!