На следующий день она проснулась позже всех. Аляска к этому моменту уже приготовила сытный завтрак на всю компанию. Барса не было, он ушел бродить на соседние костры. Сорока без аппетита поела, помогла перемыть посуду, потом занялась паковкой рюкзака. Барс все еще не подошел.

— Слушай, Катюш, я поеду, наверное, домой. Мне здесь уже делать нечего, — обратилась Сорока к Аляске.

— Ты уверена? Может, останешься? Или давай я с тобой поеду?

— Нет, Катюш, не надо, спасибо. Я просто хочу немножко побыть одна. Олега я сейчас видеть не могу, боюсь, что наговорю много лишнего. Ты просто, передай ему, что я буду ждать его дома, ладно?

— Ну, если тебе так легче, то давай.

— Спасибо. Ну, до встречи!

— Бывай!

И девушки, помахав друг другу на прощание, расстались.

В электричке Сорока долго смотрела в окно, но пробегающие за ним виды ее нисколько не трогали. Если раньше она сама себе врала, что в ее семье все в порядке, что все вопросы выяснены и утрясены, то теперь вся ложь, что была между ней и Барсом, вышла наружу. Продолжать в том же духе дальше было нельзя. Но что она скажет ему? «Гулять нехорошо, прекрати и больше так не поступай»? Смешно. Они оба давно уже взрослые люди и сами выбирают, как им жить. Да и кто даст гарантию, что через некоторое время все не повторится снова? О чем тут говорить, если она сама едва в очередной раз не изменила Олегу? И еще неясно, чем бы все это закончилось, если бы не Алька. Значит, у нее есть выбор. Либо она позволяет Олегу спать с другими женщинами, что ее совершенно не устраивало, либо уходит от него. Уйти… Почему же это так сложно? Может быть, она все еще любит Барса? А любила ли она его вообще когда-нибудь? Не приняла ли детскую влюбленность за что-то большее? Ответа на все эти вопросы у Сороки не было.

По приезде домой Сорока распаковала рюкзак, приняла душ и без сил свалилась спать. Она так и проспала тяжелым глубоким сном до самого утра, не заметив, как вернулся Барс. В шесть утра она поднялась, поскольку поняла, что окончательно выспалась и дальше валяться в кровати не может. Позавтракала, потом долго приводила в порядок свое лицо, стоя перед большим зеркалом в коридоре. Потратив по крайней мере вдвое больше тонального крема, чем обычно, она наконец удовлетворенно кивнула своему отражению. Еще раз тоскливо посмотрев на часы, собрала сумку и уехала на работу, благо с недавних пор в ее бумажнике жил ключ от редакционной комнаты и она могла приходить и уходить с работы практически в любое время. Разговор с Барсом автоматически переносился на сегодняшний вечер, и нельзя сказать, что Сороку это не устраивало. Честно говоря, она еще не знала, что ему скажет, и надеялась, что за день найдет время обдумать сложившуюся ситуацию и решит, как ей поступить.

На работе она подкорректировала свое последнее интервью, попутно выпив огромное количество кофе в компании Анжелы и Пал Палыча. Папа подбросил ей одну интересную мысль по поводу оформления музыкальной страницы, и Ксения как раз собиралась серьезно взвесить все «за» и «против» этой идеи, но тут, как всегда не вовремя, запищал пейджер. Она раздраженно поднесла его к глазам, прочитала сообщение… К жизни ее вернул голос Анжелы:

— Эй, у тебя все в порядке? Уже пять минут прошло, а ты так и сидишь как изваяние.

— Анжела, я сейчас с работы уеду, хорошо?

— Что-то случилось? От кого послание?

— От мамы. Тетя Оля погибла. Они сейчас все там у нее, и мать, и отец.

— А что с ней? Сердце не выдержало? Ты вроде говорила, что у нее с этим не все в порядке.

— Да нет. Автомобильная авария. Господи, глупость какая! Почему она? Олька же в жизни никому ничего плохого не сделала, всегда такая жизнерадостная, веселая. Анжел, ты извини, я сейчас побегу. Не могу об этом говорить. Не верится, и все тут! Мы же с ней в прошлом месяце созванивались, она еще шутила, что кавалера себе заведет, а если не выйдет — то сибирского кота. Смеялась, что кот даже предпочтительнее, потому что ест меньше и всегда тебе рад. Все, ухожу. Меня, наверное, дня два-три не будет, продержитесь?

— Да какие вопросы! Конечно. Соболезную тебе, малыш. Главное, не раскисай!

— Спасибо, Энжи.

И Сорока выбежала из редакции.

Как прошли последующие три дня и как Ксения все это вынесла, она не знала сама. Каждый раз, когда она смотрела на тетю Олю, лежащую в гробу, умиротворенную и неестественно бледную, на глаза сами собой наворачивались слезы. Народа на кладбище собралось немного, прощальные речи были краткими. Сорока держалась до той самой минуты, пока не стали заколачивать крышку гроба, но тут подкосило и ее. Она уткнулась в плечо отца и заревела. Отец, сам с опухшими и покрасневшими от слез глазами, крепко обнял ее, и так они и простояли, пока их не позвали вместе с остальными кинуть горсть земли в могилу.

Домой Ксения вернулась на четвертые сутки. Барс был дома. Еще не дав ей как следует раздеться, он язвительно спросил:

— Ну и где ты шлялась все это время? Я тут с ума сошел, обзвонил всех, даже твою Майку достал — никто не в курсе, где ты находишься. И как это назвать?

— А моей маме ты позвонить не догадался?

— Представь себе, догадался. Только толку чуть. Никто трубку не берет. Так, может быть, ты мне все же соизволишь ответить, где ты пропадала?

— Тетя Оля погибла. Я только что с похорон. Извини, за всеми этими делами даже из головы вылетело тебе позвонить. По правде говоря, я до сих пор в себя не пришла. В меня валерьянки влили столько, что таким количеством можно слона с ног свалить. А мама, наверное, просто телефон отключила, вот никто тебе и не отвечал. Извини, я действительно не права. Мне сейчас очень плохо, не спрашивай меня ни о чем, пожалуйста. Я потом с тобой обо всем поговорю.

— Ну ладно, проходи. Только если есть захочешь, то сама готовь. Меня мать покормила. Кстати, она очень интересовалась, где ты пропадаешь.

— Ну так объясни ей.

— Сама и объясняй. Я и так тут в эти дни театр мимики и жеста устраивал, тебя отмазывал.

— Меня?

И тут Сороку охватил дикий хохот. Она смеялась так, что все домочадцы выползли из своих комнат, чтобы посмотреть, что же такое здесь происходит.

— Лапушка, меня отмазывать не надо! Лучше себе легенду покрасивее придумай, почему ты от жены гуляешь.

— Если гуляет, значит, ты сама виновата! Лучше надо было за мужем ухаживать! — подала голос Маргарита Петровна, грудью вставшая на защиту сына.

— Куда уж лучше? Кто-нибудь мне ответит, а?

— Ксения, прекрати истерику! Похороны всегда тяжело переносятся, но это не повод закатывать скандал перед всеми домашними. Пойдем в комнату, там все и обсудим, — попытался встать между женщинами Олег.

— Никуда я с тобой не пойду! Я здесь чужая. Чужая была, чужая и осталась. Если что-то захочешь мне сказать, ты знаешь, где меня найти. А здесь я больше жить не буду!