— Ой, да ерунда все это, даже не думай. И давай заканчивай трепаться, начинай собирать шмотки. Если опоздаешь больше чем на пятнадцать минут, пеняй на себя: пролетишь мимо смородиновки.

— Все, уже вылетаю!

Опоздала она всего на пять минут. Зато подарок — пейзаж маслом, собственноручно исполненный Сорокой, любившей на досуге повозиться с кисточками и красками, надлежащим образом упакованный и обернутый разноцветными ленточками, — был торжественно вручен новорожденному. Андрей поворчал немного для проформы, что не надо было так о нем беспокоиться, и, жутко довольный, аккуратно спрятал картину в рюкзак. Он раньше уже видел Ксюшины пейзажи и натюрморты и был рад заполучить один из них. Купив билеты, вся троица загрузилась в электричку.

— Слушай, а чего ты так редко в лес выходишь? — спросил Пух Ксению, когда все расселись.

— Как в песне — «все дела, дела, дела», да и бронхит замучил.

— Ну Барс нам так и сказал в принципе, что ты теперь в лес не ходок. Он тебя уже в прошлые выходные с собой пытался вытащить, даже из леса по мобильнику звонил, но ты почему-то не пошла.

— Подожди, что значит «пытался вытащить»? На прошлой неделе я просидела дома все субботу и воскресенье, жутко скучала, писала очередную галиматью для журнала. Барс сразу сказал, что ничего интересного не предвидится, из моих знакомых никого не будет. Да и не звонил он мне, это точно.

— Странно, может быть, не дозвонился? Ничего не понимаю. И он знал, что мы с Аляской придем, мы с ним еще на неделе договаривались, что вместе стоять будем. И ребята из твоей старой компании тоже были, заходили к нам на костер в гости.

— Да, действительно странно. А в этот раз он ничего про меня не говорил?

— Нет, мы думали, что ты с Барсом уже в лесу, готовите место для праздника. Позвонили так, на всякий случай. Мало ли чего.

— Ладно, я с ним поговорю на эту тему, хотя уже догадываюсь, в чем дело. Мальчик взялся за старое, не иначе.

— Ксюша, да не бери ты в голову, может, он действительно…

— Что действительно? То, что он мне изменяет, — одно. По этому поводу я ему еще мозги промою. Но не пускать меня в лес, чтобы иметь возможность спокойно погулять самому, — это уже низость. Он же прекрасно знает, как я соскучилась по лесной жизни, по слетам, по посиделкам у костра. И несмотря на это, врет мне в глаза, лишь бы я осталась дома.

— Ксюш, ты извини, мы не хотели тебя расстраивать…

— Ребята, все в порядке, вы здесь ни при чем. Я, наоборот, вам благодарна за то, что вы меня с собой взяли. Вы не поверите, но в этом году это будет мой первый выход.

— Ну ты даешь!

— Вот! Но теперь дома я больше сидеть не буду, хватит с меня. Лучше на неделе поплотнее поработаю, но выходные у меня будут свободными.

— Ну все, наш Фантомас разбушевался.

— Ладно вам, разбушевался. Лучше признавайтесь, всю смородиновку уже без меня уговорили или как?

— Еще даже не приступали.

И Аляска достала из верхнего клапана рюкзака флягу со знаменитой смородиновой наливкой, которую делала сама и выдавала только близким друзьям и только по большим праздникам. Таким, как день рождения ее любимого Пуха.

В лес, благодаря действию наливки, они вошли уже очень веселые. Сорока с Аляской трепались о новой моде на клубную обувь, Пух время от времени затягивал сам себе «Многая лета». По пути они здоровались то с одним, то с другим знакомым туристом, выясняли последние новости, спрашивали, кто и где стоит. Когда они пришли на свое место, на их костре никого не было видно. Стояли две палатки: Барса и еще чья-то. Ксения, прижав палец ко рту и давая всем знак молчать, на цыпочках подкралась к своей палатке, заглянула внутрь… и тут же отпрянула обратно. Подошла к «Пентагону» и со всего размаху ударила по нему ногой. Потом еще раз, еще…

— Сорока, ты чего?

— Ничего, все в порядке. Что и требовалось доказать.

— Успокойся!

— Я уже спокойна. Вот еще раз по бревну въеду как следует и окончательно успокоюсь.

— Да что там?

— Сейчас увидите сами.

Минуты через две из палатки показался Барс, за ним на свет Божий вылезла девушка в ярко-желтой куртке. На вид ей было лет пятнадцать-шестнадцать от силы, и даже толстый слой косметики не мог придать ей солидности. Губная помада была размазана, в глазах застыло удивленно-недоуменное выражение. Таких, как она, пренебрежительно называли пионерками. Девочки-скороспелки, они приходили в лес только для того, чтобы погулять вдали от родительских глаз да выпить за чужой счет. Их легко можно было узнать по городской одежде, совершенно не приспособленной для шатания в лесных зарослях, и по броскому дискотечному макияжу.

— Ты чего здесь делаешь? — спросил Барс Сороку.

— Я пришла на день рождения к Пуху. А вот тебе объяснять, чем ты здесь занимался, совершенно не обязательно. Я и так все видела.

— Ты ничего не поняла.

— Конечно, нам, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни, гром ударов нас пугает. Я бы поняла, если бы ты мне достойную замену подыскал, но эта…

— А что? — подала голос молчавшая до этого девчушка. — Пришла, выступает здесь. Подумаешь, какая грозная!

— Заткнись, ты! — одернул пионерку Барс. — Мала еще голос подавать!

— Да я, я… Ты… ты — подонок! Ненавижу тебя! Ну и оставайся со своей мымрой, очень надо!

— Вот и катись откуда пришла! — бросил ей в спину Олег.

— Очаровательно, значит, ты так не только ко мне относишься, но и ко всем своим любовницам? Что ж, в таком случае нас можно считать сестрами по несчастью. И помолчи, пожалуйста. Я больше ни о чем не хочу с тобой говорить. Я пришла на день рождения, и я не испорчу ребятам праздник нашими разборками. Все остальные вопросы — дома.

Барс попытался что-то еще сказать, но Сорока махнула ему рукой, мол, потом, потом и повернулась к нему спиной.

День рождения прошел неплохо, но, конечно, все могло бы быть гораздо лучше, не будь этой мерзкой утренней сцены. Сорока чувствовала себя, как взведенная пружина. Да еще эта пионерка то и дело маячила невдалеке от их стойбища и бросала на всех злые взгляды. Аляска старалась быть поближе к Сороке, то и дело тормошила ее, то просила помочь с готовкой, то требовала рассказать какую-нибудь историю из жизни музыкантов. Пух отвел Барса в сторону и что-то горячо с ним обсуждал. Судя по его усиленной жестикуляции, разговор был весьма напряженным. Вечером они вместе с остальными гостями Пуха, подошедшими позже, отправились послушать лесной концерт. Концерт действительно был отличным, но мысли Сороки были далеки от происходящего на сцене. Она боялась остаться наедине с Барсом, боялась того, что ее нервы не выдержат и она не сможет контролировать себя, свои эмоции. Чувствуя ее состояние, Катерина предложила ей ночевать у них в палатке. Сорока согласилась.