Уже на ступенях я вспомнил о том, что видел, но чему не придал значения: о двери в дальней стене. Эта лестница вела в бункер, где я уже побывал, но дверь могла привести к чему-то новому.

Новое — не значит лучшее. Айфоны лучше телефонных аппаратов с наборным диском, но не так уж и много лет тому назад каких-то маньяков осенила новая идея — они могут выразить свое недовольство, направив самолеты в небоскребы.

Тем не менее, держа в руке наволочку с лежащей в ней ножовкой, я направился к двери и открыл ее. За ней лежал наклонный, чуть уходящий вниз коридор шириной в шесть и высотой в семь футов.

Поскольку дверь находилась в северной части мавзолея, а особняк располагался к северу от него, я предположил, что тоннель проходит под водяными каскадами, лужайкой и террасой, заканчиваясь в подвале особняка.

Покинув гостевую башню, я ставил перед собой задачу проникнуть незамеченным в особняк, а потом сделать все необходимое, чтобы раскрыть тайны Роузленда и освободить мальчика. Тоннель предлагал самый удобный маршрут, при условии, что в нем я не столкнусь с Волфлоу, или с Семпитерно, или с мутировавшей свиньей, научившейся ходить, как человек.

Тоннель не просто служил проходом. Не вызывало сомнений, что он использовался для какой-то другой цели, являлся частью механизма, обнаруженного мной в бункере и подвале мавзолея.

Пол, стены и потолок выложили медными плитами, прямоугольные лампы над головой не оставляли и тоннеле даже намека на тень. Вдоль каждой стены тянулась трубка из прозрачного стекла, в которой пульсировали медленно движущиеся вспышки, напомнившие мне о золотистых каплях, которые срывались с маховых колес и поднимались к потолку.

В какой-то момент вспышки двигались к особняку, в следующий — от него. Когда я попытался задержать на них взгляд, мне стало как-то не по себе, и возникло странное, сбивающее с толку ощущение, будто я здесь и не здесь, существую и нет, приближаюсь к особняку и одновременно удаляюсь от него.

Я дал себе зарок больше не смотреть на трубки. Так и прошел несколько сот футов, не отрывая глаз от пола.

В конце тоннеля открыл обитую медью дверь и поискал выключатель. За дверью находился винный погреб с каменными стенами, бетонным полом, декорированным медными кругляшами, и пара тысяч бутылок вина на полках из красного дерева.

Естественное для обычного винного погреба здесь казалось анормальным. Человек мучает и убивает женщин, держит под замком собственного сына, он сам и его подчиненные вооружены для Армагеддона, дом, а может быть, и все поместье являет собой некую машину, по территории бродит орда свиноприматов, а он вечерком садится с бутылкой отменного «Каберне-Совиньона» и тарелкой хорошего сыра и… что? — слушает мелодии бродвейских мюзиклов?

Роузленд никак не вязался с чем-то нормальным вроде мелодий бродвейских мюзклов, или сыра, или вина. Может, когда-то это был ординарный особняк для типичного миллионера с обычными причудами, но те времена давно ушли.

Я едва подавил искушение открыть бутылку, чтобы убедиться, что в ней не кровь, а изысканное калифорнийское вино.

За одной из двух дубовых дверей находилась узкая лестница. Я предположил, что она ведет на кухню.

У шефа Шилшома я выведал все, что он собирался мне сказать по своей воле. Новую информацию я мог получить, лишь прикрепив электроды к его гениталиям. Электрические разряды обычно помогают развязывать язык, но это не мой стиль. А кроме того, сама мысль о том, что придется увидеть гениталии шефа, вызывала у меня желание закричать, как закричала бы маленькая девочка, обнаружившая тарантула на своем плече.

Учитывая обилие дел, которые мне предстояло довести до конца, при дефиците отведенного на них времени, я направился ко второй двери и осторожно открыл ее. Увидел длинный коридор с закрытыми дверьми в стенах и в дальнем конце.

Прислушался, остановившись у первой двери слева, прежде чем открыть ее. Обнаружил большое помещение с железными топочными котлами и массивными бойлерами, похоже, стоявшими здесь с двадцатых годов прошлого столетия. Выглядели они так, словно их только что привезли с завода, и я не мог сказать, по-прежнему ли их можно использовать, но на тот момент в них ничего не горело и не нагревалось.

Первая дверь справа привела меня в кладовую, где ничего не хранилось, а за второй дверью слева я нашел Викторию Морс, подчиненную миссис Теймид, которая готовилась к стирке.

Стиральные машины и сушилки выглядели более новыми в сравнении и с топочными котлами и с бойлерами, но так же, как в случае с винным погребом, ординарность только подчеркивала их неуместность в странном и гротескном мире, существующем в Роузленде.

Виктория Морс сортировала носильные вещи и постельное белье и перекладывала их с тележки, на которой привезла грязное, в стиральные машины. Ни одна еще не работала, потому я и не услышал их мерного гудения, которое могло бы предупредить меня, что за дверью кто-то есть.

Она изумилась, увидев меня, ничуть не меньше, чем я, увидев ее. Какое-то время мы стояли, не шевелясь, глядя друг на друга, разинув рты, словно пара фигур на швейцарских часах, которые остановила открывшаяся дверь.

Как Генри Лоулэм и Паули Семпитерно, Виктория наверняка думала, что Ной Волфлоу проявил необъяснимую опрометчивость, пригласив в Роузленд меня и Аннамарию. Пока я искал подходящие слова, она — и я это видел — решала, поднимать ли ей тревогу, потому что меня допускали только на первый этаж особняка.

Но прежде чем она успела закричать, я вошел в комнату-прачечную с ослепительно тупой улыбкой повара блюд быстрого приготовления и поднял наволочку, в которой лежала завернутая в полотенце ножовка.

— Я хотел кое-что простирнуть, и мне сказали, что надо спуститься к вам.

Стройная, ростом в пять футов и два дюйма, Виктория Морс носила черные слаксы и простую белую блузку, которые служили униформой как для нее, так и для миссис Теймид. Хотя ей было под тридцать, я воспринимал ее скорее девушкой, чем женщиной. На симпатичном личике эльфа выделялись большие глаза цвета вылинявшей джинсы. Рыжеватые волосы она зачесывала назад и удерживала заколками, но теперь — и всякий раз, когда мне доводилось ее увидеть, пара прядок выскальзывала из-под заколок и ниспадала по сторонам лица, отчего, вкупе с розовыми щечками, она выглядела как ребенок, только что напрыгавшийся в классики или через скакалку. Хотя ее телу могла бы позавидовать балерина, иной раз она двигалась с очаровательной, кокетливой неуклюжестью. На меня она обычно смотрела, чуть склонив и опустив голову, из-под ресниц, что могло восприниматься как девичья застенчивость, но больше тянуло на подозрительность.

Здесь, в комнате-прачечной, она смотрела на меня прямо, и ее большие светло-синие глаза широко раскрылись в тревоге, словно над моей головой зависла летучая мышь-вампир, о чем я даже не подозревал.

— Ой, ну зачем вы сами принесли грязное, мистер Одд, — промурлыкала она. — Я бы сходила за ним в гостевую башню.