Дом № 3450 по улице Хафида Ибрагима видывал и лучшие времена. Крошащаяся кирпичная кладка. Раздолбанный тротуар перед подъездом. Над дверью – огромное мокрое пятно. Вместо разбитой лампочки над входом торчат электрические провода. Я заскользила взглядом по списку имен сбоку от подъездной двери и наткнулась на «Ben Hassan, R., 3eme étage, gauche»[82]. Плевать, что сейчас раннее утро. Я должна увидеть мужа. Но я знала, что позвонить в дверь – значит, предупредить и Бен Хассана, и Пола о своем прибытии. Поэтому я топталась у входа, пока из подъезда не вышла женщина лет пятидесяти, в черном деловом костюме, в больших солнцезащитных очках «Шанель». Она подозрительно покосилась на меня, когда я прошмыгнула мимо, придержав для нее дверь. Я собралась было сказать в свое оправдание что-нибудь типа «Забыла код», но решила не лезть на рожон и просто направилась к лестнице, которая некогда, возможно, была величественной и мраморной. Теперь на ней проступали такие же мокрые пятна, как на потолке, а деревянные перила шатались, когда я на них опиралась.

Витая лестница тянулась вверх под опасно крутым углом, и, как я заметила, поднявшись сначала на первую площадку, потом на вторую, квартирные двери от сгнивших перил отделяло мизерное пространство. Оступишься ненароком и покатишься кувырком. Бессонная ночь, гнетущее чувство тревоги, мысль «Что я здесь делаю?», головокружительные повороты – все это заставляло меня хвататься за стену: я боялась, что потеряю равновесие и полечу вниз головой.

Наконец я добралась до третьего этажа и повернула налево. Дверь передо мной была выкрашена в лиловый цвет дикого оттенка, черная дверная коробка отливала блеском. Цветовая гамма – какая-то нездешняя, вызывающая галлюцинации – окончательно выбила меня из колеи. Я позвонила. Никто не открывал. Подождав с полминуты, я снова позвонила. Ответа не было. Все, кто находился за этой дверью, в том числе мой муж, должно быть, спали.

Я нажала кнопку звонка и не отпускала ее добрых тридцать секунд. Наконец дверь приотворилась. Я увидела низкорослого мужчину лет тридцати с небольшим, лысого, с безупречно чистой кожей. Вид у него был такой, будто он только что встал с постели. Он смотрел на меня настороженно усталыми глазами.

– Мне нужно поговорить с месье Бен Хассаном, – сказала я по-французски.

– Он спит. – Голос хуже чем невыразительный – блеклый.

– Это срочно.

– Приходите позже.

Мужчина начал закрывать дверь, но я придержала ее ногой:

– Я не могу прийти позже. Я должна увидеть его сейчас.

– Сейчас – нет.

Он снова попытался закрыть дверь, но я не убирала ногу.

– Приходите в другое время.

– Нет. Мне нужно увидеться с месье Бен Хассаном сейчас.

Последнее слово я выкрикнула. Мужчина вытаращил глаза. Я схватила дверную ручку и левое колено прижала к двери в тот самый момент, когда он попытался рывком ее закрыть.

– Уходите, – шикнул мужчина.

– Я – жена месье Пола. Я знаю, что он здесь. Мне нужно с ним поговорить…

Потом, всем телом навалившись на дверь, я закричала:

– Пол? Пол? Выйди ко мне…

Дверь неожиданно распахнулась, и я оказалась лицом к лицу с человеком, который весил, должно быть, фунтов триста[83]. Ему было едва за шестьдесят. Голова круглая, как огромный шар для боулинга; жидкие волосы зачесаны влево. Дородное лицо с тройным подбородком лоснилось от жира. Глаза – голубые, как у вампира, – намекали, что своими криками я его разбудила. Но особенно меня поразил его необъятный живот. В мокром от пота длинном восточном белом халате он всем своим видом напоминал огромную головку сыра «камамбер», которую оставили плавиться на солнце. Прищурившись, он пытливо смотрел на меня усталыми глазами.

– Вашего мужа здесь нет.

Я оторопела:

– Так вы знаете, кто я.

Он пожал плечами:

– Естественно, я знаю, кто вы, Робин. Я – Бен Хассан. А ваш муж, увы, уехал.

– Куда?

Я почувствовала, что теряю устойчивость, и прислонилась к стене. Правой рукой закрыв лицо, я подумала, что сейчас, наверно, упаду в обморок. Услышала, как месье Бен Хассан сказал что-то своему другу по-арабски. Тот взял меня за плечо. Вздрогнув, я вывернулась из его руки.

– Омар просто хочет помочь вам войти в дом… пока вы не потеряли сознание.

У меня закружилась голова.

– Куда он уехал? – спросила я.

Бен Хассан посмотрел мне прямо в лицо. И ответил:

– Он уехал к своей жене.

У меня возникло ощущение, что я лечу в пропасть.

– К жене? – услышала я свой голос. – Его жена – я.

Я покачнулась. Омар подхватил меня. Помнится, я пролепетала что-то вроде того, что мне необходимо присесть. Что было потом? Трудно сказать. Кажется, меня препроводили в большую комнату, которая тоже была выкрашена в лиловый цвет и убрана бархатными подушками с богатой вышивкой. Меня подвели к какому-то матрасу на полу, накрытому бархатным одеялом. Мне что-то сказали по-французски – какой-то набор искаженных слов, которые заклубились надо мной. А я все твердила себе: «Очнись, возьми себя в руки. Тебе нужно успеть на самолет». А в голове все звучала фраза: «Он уехал к своей жене». Должно быть, я ослышалась.

А потом, едва Омар уложил меня на матрас, я отключилась.

Когда я снова проснулась, меня окружал сумрак. Пару минут я соображала, где нахожусь. В следующую секунду, посмотрев на часы и увидев, что уже двенадцать минут пятого, я пришла в ужас. Вот тогда-то, охваченная паникой, я резко села на матрасе. Четыре двенадцать дня. Я проспала чуть ли не полсуток. Самолет улетел без меня.

Я находилась в большой гостиной с темно-лиловыми стенами. Черные блестящие половицы, тяжелые красные бархатные портьеры. Подушки из красного бархата. Матрас, на котором я провалилась в забытье – неужели я проспала почти девять часов? – застелен красной простыней. На стенах какие-то странные второсортные абстракции: коробки в коробках, закручивающиеся внутрь спиралевидные круги кровавых тонов на черном фоне.

И вдруг меня посетила пугающая мысль: Где мой рюкзак – с моим компьютером, распечаткой билета на самолет, кошельком, в котором лежат мои кредитки, и, самое главное, моим паспортом? Вскочив на ноги, я заметалась по комнате, высматривая свои вещи. Не найдя рюкзака в этой гостиной, похожей на салон борделя, я выбежала в коридор и, вопя что есть мочи: «Monsieur, monsieur, monsieur», принялась распахивать двери. Первая вела в комнату с голыми стенами, где стояли только несколько деревянных раскладных столов, на которых громоздились груды паспортов разных цветов, официальных документов, фотокопировальная машина, набор штампов и аппарат, который при более пристальном рассмотрении я приняла за ламинатор для документов.