– Пол объяснил, почему он примчался в Касабланку без документов и, насколько я понимаю, в крайне неуравновешенном психическом состоянии?

– Из-за дочери, конечно… Однако что вам известно обо всем этом?

– Только то, что у него есть дочь по имени Самира и жена, которую зовут…

– Фанза.

– Чем занимается Фанза?

– Преподает английский язык и французскую литературу в одном из лицеев Уарзазата.

– Долго они были женаты?

Нам принесли напитки.

– Мы обсудим это – и многое другое – за ужином. А пока… – И Омар подал мне бокал с вином цвета черной смородины. – Основой этого кира является белое вино, произведенное в области Мекнес, которая в том, что касается наших vignobles[89], является марокканским Бордо, – объяснил Бен Хассан, тоже приняв от Омара бокал. – За ваше доброе здоровье, Робин. И за то, чтобы вы завтра благополучно улетели от всех этих злосчастных неурядиц.

Мы чокнулись. Бен Хассан снова что-то шепнул Омару, и тот удалился из комнаты, закрыв за собой дверь. Убедившись, что Омар нас не слышит, Бен Хассан сказал:

– Вы поступили неблагоразумно, ударив Пола бутылкой.

– Я его не била. – Я оторопела от его обвинения.

– Это вы так говорите.

– Я говорю правду. Пол стал биться головой о стену в номере нашего отеля после…

Я осеклась, не желая вдаваться в подробности.

– После чего?

– После того, как я поймала его на чудовищной лжи, – ответила я, тщательно подбирая слова.

– Но если вы поймали его на лжи… полагаю, здесь замешана другая женщина…

– Нет, другая женщина здесь ни при чем.

– Тогда что?

– Это мое личное дело.

– Как и то, что вы ударили его бутылкой.

– Почему вы мне не верите?

– А почему я должен вам верить? Пол – мой друг. Вчера вечером он появился на пороге моего дома в состоянии эмоционального расстройства, сказал, что сбежал из Эс-Сувейры после того, как жена набросилась на него с бутылкой. Все физические признаки вашего нападения были налицо. Если б человек, с которым я делил постель, ударил меня бутылкой…

Все это Бен Хассан излагал легковесным, почти шутливым тоном, словно его забавлял такой поворот событий.

– Почему Самира его прогнала? – спросила я.

– Потому что он был плохим отцом. До недавнего времени вообще не хотел ее знать. Впервые проявил к ней интерес несколько месяцев назад.

– Откуда вам все это известно?

– Самира считает меня своим приемным отцом.

Говоря это, Бен Хассан смотрел мне прямо в лицо.

– Где была ее мать? – спросила я.

– Здесь, в Касабланке, пока дочь не поступила в университет и на них не свалились разного рода проблемы. Тогда Фанза, у которой также были трудности профессионального характера, потеряла работу. И жилье потеряла – за долги, коих у нее скопилось слишком много, и из-за своего мужика, который оказался неблагородным человеком и уж тем более нечестным.

– Не Пол?

– Нет. Пол порвал всякую связь с женой и дочерью, когда уехал в Штаты за несколько месяцев до рождения Самиры.

– Тогда почему у него возникла потребность восстановить эту связь, если он много лет не общался с ними?

– Об этом лучше спросить у Пола.

Бен Хассан снова поднял бокал и надолго приник к нему, пока не осушил до дна. Потом, отрыгнув без всякого смущения, вскинул брови и сказал:

– Конечно, немалую роль тут, должно быть, сыграло то, что Пол стал дедушкой и узнал об этом.

– У Самиры есть ребенок?

– Да, полуторагодовалый сынишка, Клод. Его отец – французский адвокат из Марселя. Женатый. Очень умный. Очень сложный по характеру. Но Самире всегда нравились умные мужчины со сложным характером. Поэтому ее всегда интриговала личность ее отсутствующего отца, на которого она была очень обижена за то, что он от нее отказался. Но все это чертовски странно. Ни слова Фанзе или Самире за десятки лет. Никогда не помогал им деньгами. Улетел за Атлантику, и с концами. и никакого ему до них дела. Потом, несколько месяцев назад, внезапно связался со мной, расспрашивал о своей дочери. Даже последние фотографии попросил и адрес электронной почты. Стал писать ей, интересуясь тем, как она живет. Самира, расстроенная и озадаченная, обратилась ко мне.

– Почему же он все-таки решил связаться с ней по прошествии стольких лет? – спросила я. – Почему именно теперь?

– Я посоветовал Самире написать Полу по электронной почте и задать этот вопрос. А он ответил: «Я недавно узнал, что у меня не может быть детей от моей новой жены».

Пораженная этим заявлением, я выронила бокал с вином на пол.

– Так и написал? – прошептала я. – Он действительно так написал?

Бен Хассан поджал губы, сдерживая улыбку:

– Да, он написал, что у него не может быть детей от вас… что вы бесплодны.

– Это чудовищная ложь, – всхлипнула я. – Ведь он сбежал сюда, в Касабланку, только потому, что мне стало известно, что он втайне от меня сделал себе вазэктомию.

В лице Бен Хассана промелькнуло изумление, быстро сменившееся типичным для него выражением, насколько я могла судить, – гримасой насмешливого безразличия.

– Это серьезное обвинение.

Я принялась рыться в рюкзаке, ища стопку документов, которые я прихватила с собой.

– Это не обвинение, – вскричала я, – а чистая правда! – И со стуком положила документы на стол перед Бен Хассаном. – Вот… здесь все черным по белому.

Захлебываясь словами, я рассказала ему, как ко мне попал счет за хирургическую операцию, и обо всем, что произошло с той минуты и в конечном итоге привело меня сюда. Бен Хассан слушал молча. Когда я выговорилась, он взял колокольчик, стоявший возле него, и дважды позвонил. В считаные секунды в комнате появился Омар. Они о чем-то перемолвились по-арабски. Омар вышел и вскоре вернулся с новым бокалом кира для меня. А потом принялся собирать осколки, разлетевшиеся по полу. Я попыталась извиниться за свою неловкость, но Бен Хассан перебил меня, выставив вперед ладонь, и сказал, чтобы я не судила себя слишком строго.

– За последние сутки вы пережили так много потрясений. К счастью, разбитый бокал – не розентальский хрусталь[90], a verre ordinaire[91], так что убыток небольшой.