Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда солнце заглянуло сквозь шторы спальни, дети завозились, просыпаясь и позевывая, а потом, наконец, открыли глаза. Эндрю первым поцеловал меня, пожелал доброго утра и спросил, какие у меня планы на день. Мишель моргнула, потерла глаза, села и сказала:
– Доброе утро, мама. Что мы будем сегодня делать?
Это были первые выходные декабря, и мы проводили их без мужа. Он как раз закончил работу в Германии и по пути домой заехал проведать своих родителей в Шотландии.
Я обняла детей и напомнила им о сосновых шишках, которые мы собрали во время лесных вылазок в прошлом году. Мы их высушили и сложили в корзину на полке в кладовой. У меня уже была куплена форма для венка и другие материалы для поделок, поэтому я предложила после завтрака смастерить рождественский венок.
Мы испекли блинчики и поговорили о том, каким будет наш венок. Помыв посуду и прибравшись, я положила на кухонный пол большой кусок картона и поместила по центру пенопластовую форму для венка. Мишель и Эндрю начали сортировать сосновые шишки по размеру и отобрали двадцать штук, чтобы окрасить их в белый цвет и сделать венок «заснеженным». Для этой операции мы перебрались в гараж. Застелили пол пленкой и я побрызгала шишки белой краской из баллончика. А потом, пока краска окончательно не высохла, Мишель посыпала их серебряными блестками. Затем мы приклеили шишки к венку, добавив искусственные веточки остролиста и бантик из шотландки.
Весь процесс занял несколько часов, и дети остались в восторге от своего прекрасного творения. И мы торжественно повесили его на нашу входную дверь.
Каждый год в начале декабря я достаю из кладовки этот венок и мысленно возвращаюсь к тому дню, когда дети его сделали. С тех пор прошло уже больше тридцати лет. Бант пришлось несколько раз поменять, а некоторые шишки подклеить, но я продолжаю вывешивать этот венок на нашу входную дверь. Это ценная память о том дне, когда мои дети с радостью занялись творчеством и получили удовольствие от хорошо проделанной работы.
Кэти Дикки
Сиять в моей памяти ярче всех
Даже вселенская тьма не может поглотить сияние свечи.
У моей мамы была классическая латунная менора U-образной формы, которая выглядела так, будто ее привезли прямо с исторической родины. А вот менора моего отца была прямоугольной и позолоченной, в элегантном стиле ар‐деко[24]. Мы каждый год ставили их обе, пока я не добавил к этому ансамблю третью.
Я ходил в детский сад Молодежной еврейской ассоциации. Там мы своими руками сделали дрейдели[25], а из остатков глины слепили меноры. Все остальные дети делали свои подсвечники высокими и ветвистыми, а я выбрал совсем другой стиль – овальную чашу с девятью углублениями для свечей. Ханука[26] длится восемь ночей, и каждую ночь нужно зажигать по одной свече. Девятая свеча называется «шамаш», или «помощник» – ею зажигают все остальные свечи.
Когда наши меноры достали из печи для обжига, было пролито много слез. Многие из самых красивых менор моих друзей не выдержали жара и раскололись, но моя была в полном порядке. Правда, родителей немного смутил ее дизайн, и мне пришлось объяснять, куда ставить свечи. Но в любом случае они по достоинству оценили мой творческий подход.
В ту Хануку мы впервые воспользовались моей менорой. В отличие от менор мамы и папы, воск из моей не капал наружу, а собирался в разноцветную лужицу внутри чаши. Нам не хотелось его откалывать – мы боялись, что менора разобьется. Поэтому мы решили, что разумнее будет оставить все как есть и просто топить новые свечи поверх старого воска. Чтобы пережить восемь ночей, потребовалось сорок четыре свечи, и когда настала последняя ночь, воск уже был готов перелиться через край. Ручейки красного, желтого, синего и белого цветов расплавились и закрутились вместе, так что было похоже на большой леденец на палочке.
Мы согласились, что моя менора сделала свое дело и заслужила выхода на пенсию. С тех пор моя семья приобрела множество менор – стеклянных, пластиковых, всяких, – но моя маленькая глиняная менора всегда будет сиять в моей памяти ярче всех.
Максвелл Бауман
Глава 7
Праздничные причуды
Стыд‐то какой!
Скорость, с которой человек взрослеет, прямо пропорциональна стыду, который он готов терпеть.
Мои родители были ужасно старыми. Я любила их всей душой, но мне было тринадцать лет, и я была убеждена, что физическая сторона их отношений сводится к сидению на диване, взявшись за руки.
Папа с мамой были женаты уже больше двадцати лет, когда моя старшая сестра Вики придумала для них «идеальные» рождественские подарки. Обычно мы с ней складывали вместе наши карманные деньги, а также все, что моя сестра зарабатывала на подработке после школы, и шли выбирать подарки. Но в том году Вики сказала, что хочет одна пойти в магазин за подарками. Вначале я протестовала, но сестра подкупила меня недельным запасом своих обеденных десертов. Впрочем, я была так занята уроками и друзьями, что не слишком настаивала на том, чтобы нам пойти вместе, и даже не пытала ее, что же именно она приготовила родителям в качестве нашего совместного подарка. Но за неделю до Рождества я все же решила поинтересоваться. Тут‐то она и рассказала мне:
– Я купила кружевную ночную рубашку для мамы и шелковую пижаму для папы.
– Фу! Зачем? Отнеси обратно!
Сестра усмехнулась.
– Ну уж нет. Скоро я поступлю в колледж, а ты будешь целыми днями пропадать со своими друзьями. Маме и папе нужно заново открыть для себя романтику.
Она пожала плечами.
– Может, они вообще их носить не будут.
Я уцепилась за эту фразу, как за спасательный круг.
– Ну ладно, но только давай вручим им подарки здесь, а не на глазах у всех.
«Все» – это наша тетя со своим хмурым мужем, дядя‐холостяк, наши кузены и бабушка.
Вики снова пожала плечами.
– Как скажешь.
Но я ей не поверила и продолжила настаивать:
– Обещаешь?
Она вздохнула – младшая сестра явно начала действовать ей на нервы.
– Да, сказала же.
С