свою молодость, вы прекрасно понимаете, что судьба не всем благоволит в их начинаниях, и, конечно же, вы уже достаточно умудрены жизненным опытом, чтобы не рассказывать сказки о том, что цели достигнет всякий, кто к ней по-настоящему стремится. Я жил своей мечтой, Мой Друг. Жил и дышал своей мечтой. Но в мире этом есть такие вещи, как обстоятельства и личные качества человека. Учтите это, Мой Друг: обстоятельства и личные качества. И они очень часто ставят крест на мечте, Мой Друг, очень часто. И воевать с ними совершенно бесполезно, потому что воюешь, в итоге с самим собой. А с собой воевать – пустая трата времени, потому что ни победить, ни проиграть не можешь. Ни победить, ни проиграть, иначе и не скажешь.

Он поднял свой бокал, я стукнул по нему своим, и мы выпили. Я сделал большой глоток и с удовольствием ощутил, как внутри меня сразу разливается приятное тепло, а в горле на несколько секунд запылал пожар. Я закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

– Вот вы, Мой Друг, кем вы мечтали стать в детстве? – спросил господин Асфиксия.

– Уже не помню. Много каких мечтаний было, – ответил я. – Но уж точно не переводчиком, – добавил я, горько усмехнулся и потер переносицу.

– А зря, Мой Друг, а зря. Мечтали бы стать переводчиком, так сейчас могли бы собой гордиться, – продолжая сидеть с закрытыми глазами, я слышал, как мой начальник шуршит какими-то бумагами. – Потому что талантом решать проблемы с помощью правильного перевода вас бог не обделил.

– Вы сейчас шутите? – спросил я, хотя голос господина Асфиксии звучал без фальшивых интонаций.

– Почему же вы так думаете, Мой Друг?

– Потому что… – я оторвал голову от спинки кресла и открыл глаза. И увидел перед собой небольшую стопку стофранковых купюр. – Потому что полностью провалил свое первое задание, – окончил я задумчиво, и перевел взгляд с денег на господина Асфиксию, который выглядел очень серьезным и сидел, опершись локтями о стол и соединив кончики пальцев обеих рук.

– Отнюдь, Мой Друг. Отнюдь, – он отрицательно покачал головой и на пару секунд прикусил нижнюю губу. – Вы справились с заданием не просто отлично, вы справились с ним… ладно, пусть будет отлично, – он махнул рукой, не найдя подходящего слова.

– Что это вы такое говорите? – буквально с испугом спросил я. – Убит человек. Застрелен шестью выстрелами в спину. И я был непосредственным участником предшествовавшего этому процесса.

Господин Асфиксия прикусил на этот раз верхнюю губу, помолчал немного, после чего подлил виски в наши бокалы и встал с кресла. Как и в своем офисном кабинете, он принялся мерить шагами пространство перед столом, держа в правой руке бокал с виски, а левую засунув в карман брюк.

– Понимаете ли, Мой Друг, – начал он как бы осторожно. – Профессия переводчика не налагает на вас иных обязанностей, кроме как дословно передавать информацию от одного лица к другому. Вы не должны быть психологом или примирителем. Вы должны быть переводчиком. Когда мы обсуждали с вами вашу заработную плату, я акцентировал внимание на том, что увеличенное вознаграждение вам будет положено в том случае, если стороны договорятся о чем-либо. В данном случае стороны договорились о том, о чем многие в нашем городе – и в их числе я, – не могли даже мечтать. Понимаете меня? Не могли мечтать. А потому, к уже ранее выплаченным вам двум тысячам, я добавляю еще две, в качестве премии за самоотверженный труд, сопряженный с опасностью.

Пока он говорил, я не верил своим ушам.

– Я вас не понимаю, господин Асфиксия, – только и смог я ответить.

– Я постараюсь объяснить. Обязательно удовлетворю любой ваш вопрос и любую просьбу, даже не сомневайтесь, Мой Друг. Даже не сомневайтесь. Но сначала, прошу вас, расскажите во всех подробностях, как это случилось. К сожалению, я не смог найти записывающее устройство на вашей одежде, уж простите мое самоуправство. Вероятно, оно оказалось утерянным в ресторане, или же кто-то снял его с вашей рубашки, когда вы потеряли сознание. Вы ведь не забыли его надеть, Мой Друг?

– Нет, что вы? Оно было на мне, – ответил я, шаря руками по груди, в том месте, где был прикреплен жучок. – Как же так? Ведь запись могла попасть к кому угодно.

– Этот факт, конечно, огорчителен, но, по большому счету, все это пустяки и совершенно не важно. Ведь вы сможете пересказать мне все, что произошло между Германиком и Кассием? Сможете, Мой Друг?

Господин Асфиксия прислонился спиной к дверце книжного шкафа и устремил на меня взволнованный взгляд. Я подумал, что, по всей видимости, для него, как для непосредственного организатора этой трагической встречи, действительно, события в «Желуде в желудке» имеют огромное значение. Правда, в этом случае было сложно объяснить его безразличие к судьбе утерянного жучка; возможно, это безразличие было деланным, чтобы еще сильнее не обострять во мне чувство вины. Как бы там ни было, я не стал противиться его просьбе, хоть вспоминать все в деталях мне было тяжеловато.

В течение получаса я попробовал воссоздать для своего начальника всю картину вчерашнего вечера, насколько сам я ее запомнил. Он слушал меня не то, чтобы не с тревогой, а с неподдельным интересом, который превратился прямо-таки в интерес фанатичный, когда я дошел до сцены убийства. Во все это время он ни разу не присел, а продолжал наматывать шаги взад и вперед, иногда замирая на месте или вскидываясь всем телом и требуя от меня повторить сказанное с уточнением некоторых деталей. То и дело подливал нам виски, и я видел, что он уже изрядно пьян, да и сам я чувствовал помутнение в своей голове – пока еще приятное. Когда я рассказывал ему о том, как Кассий впервые выхватил пистолет, он, с горящими глазами и вспотевшей лысиной, буквально умолял меня вспомнить выражение лица Германика, и спрашивал, какие эмоции в тот момент испытывал я сам, и какие эмоции, на мой взгляд, испытывали двое других. Саму же сцену убийства я пересказал ему дважды в самых ярких красках. Он извинялся, что заставляет меня вновь переживать этот ужас, но сам выглядел настолько возбужденным, что мне казалось, не утоли я его любопытство, он сляжет в постель так же, как слег накануне я. «Его рука не дрожала?», «Что было в глазах Кассия?», «Куда вошли пули, и сколько было крови?» – эти и подобные вопросы он повторял минимум по два раза, периодически переставал ходить и перегнувшись через стол, заглядывал мне в глаза, словно желал увидеть там, все