— Глупышка, — обнажает свои белоснежные зубы Ольга и почему-то начинает смеяться. — Фото возможно и старое, но мы с Богданом всё равно трахались.

Внутри словно что-то обрывается после её слов, но я беру себя в руки и вспоминаю какой Ольга умеет быть подлой.

— Ты опять врёшь, — произношу чуть тише и не так уверенно. — Ты хочешь, чтобы мы окончательно рассорились.

— Не веришь? — хмыкает Ольга. — Ладно, смотри.

Я наблюдаю за каждым её движением. Ольга торопливо достаёт из сумочки телефон и в два нажатия открывает нужную вкладку, повернув экран телефона лицом ко мне. Там переписка с Богданом.

«Ты сегодня приедешь?»

«Да. В семь»

«Буду ждать тебя в одном прозрачном белье».

Буквы начинают плыть перед глазами, потому что все сообщения датированы «свежим» числом. Как раз в те дни, когда Богдан заверял меня в том, что не изменяет с Ольгой.

— Ты же её хотела? — спрашивает она. — Правду?

— Этого не может быть… — шепчу почти беззвучно. — Получается, что он всё это время врал мне?

Этот вопрос не относится к любовнице Богдана. Скорее я задаю его самой себе. Подумать только, каких-то пять минут назад я была так счастлива, а сейчас мои розовые очки с треском разбились, открыв мне уродливую действительность, о которой я даже не догадывалась. В висках отчётливо стучат молоточки, а в груди так сильно жжёт, что кажется я сейчас сгорю.

— Он угрожал мне, чтобы я больше не смела тебе писать и звонить, но в этот раз ты сама подошла, — будто бы оправдывается Ольга. — А Богдану можешь передать, что на его угрозы мне уже наплевать. Вечером я улетаю на ПМЖ в другую страну.

Ольга торопливо поднимается с места и накидывает на плечо красную лаковую сумочку. Она выглядит счастливой и даже довольной, чего не скажешь обо мне. Сердце болезненно сжимается и кровоточит, а к глазам подбираются жгучие слёзы, и я с трудом могу различить удаляющийся из ресторана силуэт.

49

Аня

Домой я еду, не помня себя. Смотрю в окно, но ровным счетом ничего не вижу. Перед глазами стоит ненавистная картина: до омерзения красивое лицо Ольги и телефон, который она держит в руке. На экране черным по белому написано: «Приеду». И что она будет ждать Богдана в прозрачном белье. Я запомнила дату. Это было совсем недавно, как раз тогда, когда у нас с ним все вдруг стало плохо. Я только что вышла из больницы, а Богдан постоянно где-то пропадал, говоря, что у него много дел, требующих его непосредственного участия. В то время, как я сражалась за жизнь нашего малыша, он ездил к ней.

Слезы застилают мне глаза, стучат зубы. Как же так можно? Я ведь была уверена, что у нас все прекрасно. Эти две недели были похожими на рай. Богдан брал меня с собой на прием, знакомил с друзьями, смотрел со мной кино и занимался любовью… И все это после нее? Он делал это одновременно с ней и со мной?

Казим начинает озабоченно косится на меня в зеркале заднего вида и потому я через силу ему улыбаюсь. Не хочу, чтобы он видел мою боль. Не хочу, чтобы хотя бы кто-то знал, как кровоточит мое сердце. Еще раньше, месяца два назад я попробовала бы смириться с изменой… Тогда это наверное и не измена была — я ведь толком ни на что не имела права. Просто хотела, чтобы у будущего малыша были оба родителя. Тогда я бы пережила. Но сейчас… Когда я все себе придумала, когда он смотрел на меня так, что я верила: у нас с ним все взаимно… Слишком невыносимо и больно. Мама была права: я наивная дура.

Я комкаю салфетку, которую прихватила из ресторана, и смотрю, как слезы свободно капают мне на ладони. Глупышка. Куда я полезла в свои девятнадцать? Богдан живет в совершенно другом мире, где играет лишь по своим правилам. Нужно соврать глупой дюймовочке, чтобы она отстала со своими расспросами? Запросто соврет. А на мои чувства ему наплевать. Я каждый раз как преданный щенок ждала его дома с ужином, а он был у нее. Целовал, любил ее так же, как меня. Неужели все мужчины изменяют? Если так — тогда не нужна мне никакая любовь. Когда любишь, сердце только к одному человеку припаяно, а другие не нужны. Как мне теперь жить? Вся моя жизнь полетела под откос. С Богданом я после этого быть не смогу. Как? Зная, что он в любой момент из нашей постели побежит к другой? Мама не так меня воспитывала, и жить так я не хочу и не умею.

Я украдкой стираю слезы и глажу живот: «Шшш, малыш. Прости, что твоя мама так расклеилась. Просто ей очень грустно. Я так люблю твоего папу, до жжения в груди. А он снова сделал мне больно».

Когда мы подъезжаем к дому, машина Богдана уже стоит во дворе. Сердце начинает сильно-сильно колотится. Я представляю, как захожу в дом и забираюсь к нему на колени. Он тихо посмеивается, запускает ладонь мне в волосы и спрашивает: «Соскучилась, дюймовочка?»

Получается, всю эту идиллию и взаимные чувства я себе придумала. Как бы я хотела в эту самую минуту его разлюбить! Не слышать, не знать, чтобы внутри так не болело. Я думала, что любовь — это лучшее, что случается с человеком, но нет… Она способна причинить невыносимую боль.

Казим заносит пакеты в гостиную и удаляется. Я в растерянности сажусь на диван и смотрю перед собой, не зная, что мне делать. Ведь все изменилось. Слышен стук шагов, разговор по телефону. Со второго этажа спускается Богдан. При виде меня ослепительно улыбается, говорит «Серега, я перезвоню» и идет навстречу.

— Смотрю, ты опять торговые центры скупаешь, Анюта, — кивает на груду бумажных пакетов и весело подмигивает. — По миру с тобой пойду.

Наклонившись, целует меня в макушку и садится рядом.

— Чего невеселая такая?

— Я хочу спросить тебя кое-что. Еще раз. Только ответь мне правду.

Лицо Богдана становится серьезным.

— Спрашивай.

— Я как-то спрашивала, изменяешь ты мне или нет. Ты сказал, что нет.

— Да, я так сказал. Что-то должно измениться?

— Я хочу знать, сказал ли ты мне правду.

— Дважды одно и то же не повторяю, Анюта, — раздраженно отвечает Богдан. — Я тебе не изменял и не изменяю.