Я не ходил по притонам для крестьян, где можно было найти любовь за пять долларов. Меня интересовали места с привилегированными проститутками, которые за плотскую утеху брали больше, чем рабочий получал за целый месяц. Только там можно было отыскать настоящих красавиц, которые в будущем могли пригодиться в каком-то деле.

Красавицы внимательно следили за собой, обслуживая в день, как правило, не больше одного-двух клиентов. Некоторые из них шли в профессию, чтобы стать чьей-нибудь «второй женой», по-нашему, любовницей, и быть на содержании какого-нибудь богача. Богач мог быть бизнесменом, чиновником или даже ученым, как в случае с Синем Фэньгуаном. По сути, не важно кем, главное, чтобы у него водились деньги. Кстати, ученые в этом списке не должны удивлять. Активный период роста КНР сделал миллионерами многих сотрудников науки. За разработки платили большие деньги, особенно много получали те ученые, чьи разработки шли в массовое производство. Держатели патентов получали за каждое изделие копеечку, которая и позволяла в свободное от науки время ангажировать девочек по две-три сотни долларов за ночь.

Красивые девушки в Китае ценятся очень высоко, впрочем, как и везде. На улице я легко выделял таких женщин из толпы: они были красивы, модно одеты и сексуальны. «Рубенсовские фигуры» среди них встречались крайне редко. За ними внимательно присматривали бандиты, не позволяя случайным людям обижать красоток. Хотя были истории, когда таких девочек убивали и пятидесяти тысяч долларов хватало, чтобы уладить все дела и с родственниками, и с полицией и при этом остаться на свободе. В Гуанчжоу я знал около трех десятков притонов, исключая те, что работали под крышей гостиниц.

Гого была, безусловно, лучшей моей помощницей. После истории с химиком я попрощался с ней. Тогда я думал, что навсегда…

* * *

На одной из наших с Харбинцем встреч он снова мимоходом обмолвился про отряд диверсантов. Морпех был озадачен и крайне зол какими-то требованиями по снабжению этих секретных солдат. Его настроение не позволило мне выпытать большего, но в Центр я сообщил незамедлительно. Несмотря на то что это были пьяные сплетни военного моряка, я просил внимательно отнестись к этим данным.

* * *

На некоторое время я выпал из всех рабочих дел. Казалось, полностью отключился от реальности. Умер отец. Я погрузился в какое-то пространство вне времени и реальности, не было ни бизнеса, ни Китая, были только воспоминания. Благо, из Центра никаких заданий я не получал. Я был полностью предоставлен сам себе.

Нет, я не плакал. Мысленно я уносился в детство, доброе, безмятежное, неопасное. Я слышал смех отца. В воспоминаниях на меня смотрел его мудрый, задумчивый, полностью сосредоточенный взгляд, такой который бывал на его лице, когда он решал какие-то сложные задачи или играл со мной в шахматы. Я вдруг вспомнил, как мы играли с ним однажды в эту древнюю игру и отец впервые мне проиграл. Для него то поражение было событием или даже символом превращения мальчика в отрока, способного думать, принимать решения, рисковать. В шахматном мире гуляет хохма: мир в семье заканчивается, когда отец проигрывает сыну в шахматы. У нас такого не случилось, отец, разумеется, напрягся: как для любого учителя, который считает своего ученика маленьким, требующим постоянной опеки, моя победа для него стала откровением. Тогда он, немного покрасневший, пожал мне руку и, глядя прямо в глаза сказал, по-моему, больше сам себе: «Чтобы научиться выигрывать, надо научиться проигрывать». Всю жизнь отец мне вдалбливал это своё: «учись проигрывать, учись проигрывать, только так ты станешь сильнее». Увы, даже теперь, когда отец смотрел на меня оттуда, сверху, я не мог принять этот его урок. Мне никогда не нравилось проигрывать, и тем более я не хотел этому учиться. Пусть хоть весь мир научится проигрывать, а я не хочу. Я поймал себя на мысли, что не хочу стоять у могилы отца. Я хочу, чтобы между нами осталась та тонкая нить разлуки и ощущение, что еще чуть-чуть, и я вернусь и снова его обниму. Я хотел в это верить, как какой-то мальчишка. С организацией похорон помог Паша.

Время: 2009 год

Место: Шэньчжень

В один из дней мне позвонил старый друг Пэн Сяодэн из ZTE, мой китайский Пушкин. В коротком телефонном разговоре он пригласил меня приехать к нему в Шэньчжень. Звонил он в четверг, и встреча на выходных в мои планы не входила, однако отказаться от нее я не мог, ведь Пэн тоже был объектом разработки. В его голосе я уловил нотки волнения и крайней заинтересованности во встрече. Он предложил пересечься в том же месте, где мы встречались последний раз, – элитный бар недалеко от офиса, где он трудился.

Переиграв планы, в субботу я отправился на поезде в Шэньчжень и всю дорогу думал о предстоящей встрече. В последнее время мы с Пэном общались только по телефону, и его внезапное приглашение меня заинтриговало. С чего вдруг он, молодой повеса, никогда не испытывавший проблем с деньгами и друзьями, позвонил мне, иностранцу, и назначил встречу? Соскучился? Нет, не его стиль. Что-то здесь было не так.

На всякий случай я приехал к месту встречи на час раньше и устроился в кафе напротив бара, где была назначена встреча. Я внимательно наблюдал за входящими и выходящими из того заведения людьми. Таковых было всего несколько человек. Спокойно потягивая жасминовый чай, я внимательно разглядывал прохожих и ждал Пушкина, желая проверить, нет ли за ним хвоста. За полчаса до встречи я обратил внимание на малоприметного мужичка, нервно курившего на углу улицы и иногда бросавшего взгляд в сторону бара. Глядя на него, я не стал делать никаких выводов, спокойно продолжая ждать появления моего однокашника. За пять минут до назначенного времени на углу улицы, с противоположной стороны от места, где стоял куривший наблюдатель, появился Пэн Сяодэн.

Он шел быстро, суетливо, явно волнуясь. Неприметный китаец, завидев его, быстро перешел улицу, пропав из моего поля зрения. Сзади за Пушкиным, метрах в пяти, почти в такт его шагам шел другой человек. На послеобеденной, почти безлюдной улице трудно было не обратить на него внимание. Сомнений не было – за Пэном следили.

Моменты слежки и ухода от нее я на совесть отрабатывал в Москве и Подмосковье, часами накручивая километры по улицам. За все время работы «в поле» я ни разу не привел «топтунов» на объект. Мое умение уходить от хвоста Минин даже называл талантом. Это признавали и следившие за мной наши контрразведчики, опытные спецы, изловившие не одного шпиона. Мне же это не казалось никаким талантом: обычная добротная работа, которую я воспринимал как соперничество, как соревнование. Я не позволял себе халтурить: не спускался в метро, не запрыгивал в вагон последним, как это делают в кино «опытные» разведчики. Я отдавал себе отчет в том, что не везде, где я буду работать, специально для меня будут строить метро…