— Это спора гриба! — уверенно заявил он.

— Но с ними самими что же сделалось? — спросила Эйлин.

Жан только плечами пожал.

После дальнейших настойчивых поисков нашли еще несколько десятков спор. Все они были покрыты прочной, но почти незаметной из-за своей прозрачности пленкой, как и деревья. Эти трофеи следовало бережно сохранить и доставить в штаб.

Когда в Штабе Освоения подводили итоги первых трех отраслевых экспедиций, то наибольший интерес вызвало открытие группы Жана. Разумеется, более подробно разузнать о грибах можно будет лишь после того, как удастся разыскать еще такие же и по возможности тщательно обследовать их. Пока же биологи предположили, что грибы, насытившись, заканчивают основной цикл своего развития. Они переваривают или как-то иначе усваивают пищу, в это время дозревают их споры или семена. На Земле есть растения, которые как бы выстреливают свои споры на довольно большое расстояние. Хищные грибы Венеры взрываются целиков. Пока еще невозможно сказать, только ли спорами они размножаются или также семенами. Доставленные шарики — это гигантские споры, как и предполагали Жан и другие участники его группы.

Может быть, микроскопически мелкие частицы, на которые рассыпается тело гриба и которых путешественники не смогли найти, тоже дают начало новым грибам?

Что касается излучения грибов, то, возможно, оно аналогично или сходно с излучением других венерианских организмов.

Глава двадцать восьмая.

НЕВОЗМОЖНО? НЕТ, ВЫПОЛНИМО!

Человечество имело в своем распоряжении достаточно энергетических ресурсов, чтобы регулировать климат. Теперь уже не было свирепых зим в Арктике и Антарктиде, не было «полюсов холода», огромных безжизненных пустынь, джунглей и раскаленных пространств в тропиках. Все это существовало лишь в малых масштабах в виде заповедников. Бураны, метели, штормы центральное бюро погоды давало лишь для спортсменов и туристов по заказам экскурсионного бюро в заранее обусловленное время — в тех же заповедниках.

Но были сохранены прекрасные ровные зимы на севере и юге Земли. Они привлекали многих туристов из экваториальной полосы. Герда рада была, что попала в институт в ясное, прозрачное, морозное время года. Институт комплексной медицины находился не в самом Марсакове, а далеко за городом, в густом хвойном лесу.

У себя на родине она, бывало, с большим удовольствием ходила на лыжах. Теперь это ее не привлекало. Можно было бы научиться обходиться одной рукой. Но зачем? После того как Рашков объяснил ей принцип лечения, она уже верила, что рука восстановится.

Она полюбила просто гулять в лесу.

Деревья стоят в величественной неподвижности. Пушистые клочья снега отяжелили их ветви. По временам снег срывается, и облегченная ветвь вытягивается. Темная или голубоватая зелень хвои перемешана с белизной. На устилающем землю снегу треугольные следы птиц, пятнистый след зайца. Порой птицы перекликаются. Грузный ворон пролетит, гулко каркнет, сядет на сук. Сук пригнется и, стремясь сбросить хоть часть лишней тяжести, стряхнет немного снега. Белка перепрыгнет с дерева на дерево, станет на задние лапки, замрет, прислушиваясь.

И все это тонет в океане тишины, которую неторопливые, спокойные птичьи голоса не нарушают, а лишь оттеняют.

Сейчас синее небо почти безоблачно. Только одно легкое перистое облачко затерялось на востоке, недалеко от горизонта. Полдень, но солнце стоит невысоко. Лучи его проникают сквозь хвою и ложатся на пышный, свежевыпавший снег прихотливо бесформенными бликами. Местами он отсвечивает вспыхивающими и гаснущими алыми, синими искорками.

Герда медленно идет слабо протоптанной, без конца извивающейся тропкой. Она прислушивается к своей отсутствующей руке. Вначале рука болела — и как раз там, где ничего нет, — в локте, кисти, пальцах. Приходилось принимать болеутоляющее. Теперь нигде не болит. Но рука… Нет, не рука, а культя… какая-то странная. В ней что-то происходит, а что — Герда не может себе объяснить. Какие-то смутные, глубоко затаенные жизненные процессы.

Герда вспоминает разговоры с Рашковым, особенно вчерашний, подробный.

Они сидели в его кабинете. Рашков говорил:

— Было время, когда врачи гордились совершенными протезами конечностей. Эти протезы не только по внешнему виду нельзя было отличить от настоящих рук и ног, но они к тому же были так удобны, что человек порой забывал о них. Однако совсем забыть нельзя было: их надо было снимать, мыть, чистить, менять износившиеся.

Позднее стали приживлять больному потерянную конечность. Иногда его собственную, если она, отделенная от туловища, оставалась более или менее целой, — разумеется, это случалось очень редко. Иногда брали руку или ногу от трупа человека, погибшего из-за несчастного случая. Но таких случаев становилось все меньше.

Мы пошли другим путем. Используем в полной мере регенерацию.

Регенерация. Знаешь ли ты, какая это могучая сила?

Герда не отвечала: вопрос был явно риторический.

— На низших ступенях жизни регенерация почти беспредельна, — продолжал Рашков, — был бы только материал для постройки новых клеток. Живой одноклеточный организм делится пополам, обе дочерние клетки постепенно вырастают, и этот процесс может длиться практически вечно.

На более высоких ступенях развития регенерация как бы ослабевает. Но если вдуматься, то даже естественная регенерация у наиболее высокоорганизованного существа — человека — исключительно велика. Быстро пополняется потеря крови. Срастаются кости. Давно научились добиваться полного восстановления мышечной ткани. Хорошо и быстро восстанавливается кожа. Теперь зубные врачи очень удивились бы, если бы кто-нибудь попросил сделать искусственный зуб. Еще двести лет назад в лунку от испорченного и вырванного зуба вставляли осколок зубного вещества, и вырастал целый зуб. Тогда это дело только начиналось, шли ощупью. А теперь — обычная вещь. Сейчас при помощи гормона-стимулятора можно управлять процессом восстановления, ускорять его.

А вот подходим к главному. Еще в двадцатом веке делали такие опыты. У собаки ампутировали лапу, но культе не давали заживать, а все время раздражали окончания нервов на месте отреза.

— Чувствующих? — вздрогнув, спросила Герда.

— К сожалению, и чувствующих. Тогда еще не умели отделять при таком эксперименте чувствующие от двигательных. Да пожалуй, и ни к чему было: здесь, по-видимому, основную роль играют как раз чувствующие.

— Значит, собака должна была долго страдать?

— К сожалению, да.

— Это жестоко! — воскликнула Герда.

— Да. А что же было делать? Тогда еще не была открыта избирательная анестезия. Ну, а позже удалось добиться регенерации нервной ткани, когда открыли гормон-стимулятор и научились в добавочных дозах вводить его в организм. Стало возможно управлять восстановлением и ростом нервных клеток. Без этого, разумеется, нельзя восстановить утерянную конечность. Зачем она нужна, если не сможет ни чувствовать, ни двигаться?

— А