а глаза темно-коричневые, как и на портрете, и в глубине их, когда его что-нибудь волновало, вспыхивали мимолетные яркие искорки.

Приветствуя Герду, вошедшую в его врачебный кабинет, Рашков так весело посмотрел на нее, таким легким, изящным движением пододвинул ей кресло, что она подумала: «А говорят, ему пятьдесят. Он выглядит по крайней мере на двадцать моложе».

Сходство двух Николаев Рашковых не ограничивалось внешностью и чертами характера. В большой мере совпадали и их научные интересы, только у нынешнего диапазон был значительно обширнее — ведь за это время сильно расширились горизонты науки. Уже стало невозможно быть физиологом, не будучи одновременно врачом, и невозможно лечить, не будучи физиологом, не зная многого из химии и физики.

— Ну что же, Герда Лагерлеф, — сказал Рашков, держа развернутый рулон с выкладками аналитико-диагностической машины, — здоровье у тебя отличное по всем пунктам. Твой организм сравнительно легко справляется с последствиями травмы. Есть еще некоторая слабость — результат шока и большой потери крови. Но скоро ты будешь в полной норме… насколько это возможно при утрате конечности.

— Значит, скоро покину вас?

Рашков взглянул на нее серьезно, а в глазах его затаилась лукавая усмешка.

— Нет, Герда, — сказал он, — тебе придется пробыть у нас долго.

— Долго? — растерянно спросила Герда. — Но почему?

— Потому, что ты вернулась с Венеры не для того, чтобы уйти от нас с одной рукой.

— Да, припоминаю… мне говорили. Но разве изготовить протез… так долго?

— Протез? Нет! Мы должны отрастить тебе руку.

Герда с недоумением взглянула на него. Но озорная усмешка исчезла из его глаз. И, вдруг исполнившись захватывающей надежды и в то же время боясь разувериться, она спросила прерывающимся голосом:

— Неужели… возможно? И ты гарантируешь — у меня будет… вторая живая рука?

Лицо Рашкова стало совсем серьезным.

— Полной гарантии не даю, — сказал он, — это дело еще новое. Однако…

Он включил теле, набрал индекс. В комнате очутилась молодая девушка. Она дружески поздоровалась с обоими, бросив украдкой участливый взгляд на Герду. Но та заметила этот взгляд. «Теперь редко встречаются такие инвалиды, — подумала Герда, — все удивляются и жалеют».

— Что сейчас по расписанию у вас в детском городе для среднего возраста? — спросил Рашков.

— Свободный час.

— Ого, это удачно! Вызови, пожалуйста, к теле Марину Колоскову.

Через несколько минут вприпрыжку вбежала девчушка лет десяти, весело поздоровалась с врачом и смущенно — с Гердой, на мгновение уставившись на ее забинтованную культю.

— Ты хотел меня видеть, — обратилась она к Рашкову.

— Я хотел, — сказал Рашков, — показать тебя этой девушке (он кивнул в сторону Герды), чтоб она не очень расстраивалась.

— Ей совсем не надо расстраиваться, — серьезно, как взрослая, сказала Марина, — у нее все будет хорошо.

Герда улыбнулась ей.

— Ты что сейчас делала, Марина? — спросил Рашков.

— Мы играем в пятнашки! — воскликнула девочка. — И я только-только догнала Таю…

— Как вдруг я тебе помешал!

— Помешал, — призналась Марина, но тут же добавила:

— Но я так рада тебя видеть! Я по тебе соскучилась.

— Ну иди, играй!

Девочка наскоро простилась и выбежала, повернувшись на одной ножке.

— Ты заметила, на какой ножке она повернулась? — спросил Рашков, включив теле.

— Нет… А разве имеет значение?

— Имеет. Это была правая нога. Как раз та, которую ей ампутировали три года назад.

— Не может быть!

Рашков расхохотался:

— Я вспомнил анекдот, который прочитал в какой-то старинной книге. Одна женщина, впервые увидев жирафа, воскликнула: «Не может быть!»

Герда улыбнулась:

— Но это так невероятно. А почему ей отняли ногу? Теперь это редко…

— Тут были не совсем обычные обстоятельства. Родители Марины, гляциологи, работали тогда в Антарктиде. Они очень соскучились по дочке и взяли ее на время из детского города к себе. Она много резвилась, бегала. Не досмотрели, упала со склона крутого снежного холма на твердый, как сталь, лед и сломала ножку, да так неудачно, что часть костей ниже коленной чашки была совершенно раздроблена. Ее доставили к нам, мы посоветовались с хирургами. Ногу можно было сохранить, но пришлось бы укоротить на несколько сантиметров. Марина осталась бы на всю жизнь хромой. Ну, и решили: ампутировать.

Герда с ужасом смотрела на Рашкова: как можно было принять такое отчаянно смелое решение?

А он улыбнулся:

— Ребятишки играют в пятнашки. Как сто и триста лет назад!

Глава двадцать седьмая.

НАБЛЮДЕНИЯ И ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ

Дежурил Жан. Пост установили на крыше палатки, чтобы лучше видеть вдаль.

Приняв таблетку от утомления (на Венере их приходилось принимать часто), Жан в бинокль рассматривал грибы. Но рассматривать, собственно, было нечего: они продолжали стоять неподвижно, утратив, казалось, всякую способность к движению. Почему это? Переваривают пищу, что ли? Как удав кролика?

В бинокль все отчетливо видно. А грибы, наверно, не видят Жана. Есть ли у них вообще органы зрения? А может быть, есть, и гораздо более совершенные, чем наши? Но, как бы то ни было, они ничем не реагируют на близкое присутствие людей. И ни на что, по-видимому, сейчас не реагируют. Как мертвые.

Или они в самом деле умерли? Тогда и излучения не должно быть.

Ничто не меняется. Утомительно однообразное зрелище. Жан невольно прикрыл на мгновение глаза. Нет, нельзя это делать! Часовой должен быть бдительным.

То, что он неожиданно увидел, ему показалось было обманом зрения. Гриб-вожак внезапно рассыпался. Словно беззвучно взорвался. Там, где он только что стоял, пустое место.

Второй.

Третий!

Жан сильно постучал в крышу палатки. Вряд ли друзья крепко спали: слишком напряженным было ожидание. Может быть, они даже оставались в скафандрах? Во всяком случае, что-то уж очень быстро миновали шлюз, стремглав взобрались на крышу. Приставив к глазам бинокли, они еще успели увидеть, как рассыпались последние грибы.

Теперь надо, не теряя времени, посмотреть, что же осталось от них, Но и об осторожности забывать не следует. Потихоньку стали подбираться туда, где еще так недавно стояли опасные грибы.

Излучения не чувствуется. Это понятно: грибов-то нет уже.

Итак, грибы насытились и тут же прекратили свое существование? Странно!

Собрались уже было восвояси, как вдруг Жан, упорно глядевший под ноги, быстро нагнулся и поднял какой-то черный шарик. Он тотчас узнал: такие же видел между перекладинами шляпки, когда лежал под грибом…