здесь пруд.

Круги города неодинаковы по высоте. Самый высокий вокруг пруда. По мере удаления от центра они все ниже. Ступенчатость строений разнообразит, оживляет панораму.

Рашков останавливает машину в воздухе и подает Герде бинокль.

Тут очень оживленно. Во всех направлениях проносятся такие же самолеты-амфибии. Следить за ними нечего — столкновения исключены: кибернетический водитель реагирует с неуловимой быстротой. Можно спокойно рассматривать город.

Внутри кольца, образованного каналом, Герда насчитала восемь концентрических кругов.

— До чего же они широки! Я отчетливо вижу стволы берез, — замечает она. — У них другой оттенок белизны, чем у снега.

Вдоль березовой аллеи пробегают электромобили. Их немного, большинство предпочитает индивидуальные полеты в воздухе.

А вот и движущиеся черные точки — пешеходы.

— Весной и летом, — говорит Рашков, — ты увидела бы богатство красок, увидела бы, как цветут деревья. При их посадках садоводы учли периоды цветения, так что от ранней весны до глубокой осени палитра цветов меняет свои оттенки.

— Еще увижу все! — весело отвечает Герда.

Она с увлечением следит за объяснениями Рашкова.

— Привет, Герда Лагерлеф, привет, Николай Рашков!

Это прокричал молодой женский голос.

Герда оглянулась. Пролетевший мимо микросамолет был уже далеко. Не удивительно, что узнали Рашкова, — он всем известен. А ее, Герду? Наверно, по отсутствию руки. Но это напоминание сейчас уже не огорчает. Рука будет! Она живет, строится.

— Центральная площадь окружена нешироким, но густым парком, — говорит Рашков, — и каждая концентрическая улица шириной в сто двадцать метров тоже парк. Он и сам состоит из нескольких концентрических аллей, пересеченных редкими поперечными. А теперь посмотри внимательно на радиальные улицы.

В бинокль видно отчетливо. Эти улицы не сходятся в центре, а начинаются за первым кольцом — парком, окружающим стадион.

— Каждая из них, — поясняет Рашков, — доходит до внешнего края последней, самой длинной концентрической улицы. Каждая радиальная улица имеет в длину семь километров без малого, а в ширину сто шестьдесят метров. Это тоже парки с продольными аллеями и пересекающими их переходами. А дома? Тебе хорошо видны дома?

— Я их не очень отчетливо различаю, — призналась Герда, — они как-то сливаются…

— Да так и есть. Смотри.

Он еще немного снизил машину.

— Теперь тебе должно быть ясно видно. Первую улицу за стадионом окружает один шестнадцатиэтажный дом длиной в несколько километров. В нем живет около ста тысяч человек. Кроме того, в нем находится районный экономический совет. На следующих улицах дома расположены с обеих сторон. Здесь они ниже, сначала по четырнадцати этажей, а затем, постепенно понижаясь, доходят до четырех этажей на самом внешнем кольце.

Отсюда хорошо видно, что город делится на кварталы. Квартал состоит из секции кругового дома между двумя радиальными улицами и домов, расположенных по радиальным улицам. Каждый из них тоже разбит на секции, ограничивающие кварталы. И в каждом квартале примерно одинаковое количество жителей — около семидесяти пяти тысяч. Это очень важно.

— Что важно? Что семьдесят пять тысяч?

— Нет, что одинаковое.

— А почему?

— Скоро узнаешь. А вот там наш институт.

Рашков показал в ту сторону, откуда они прилетели, туда, где за последней, восьмой концентрической улицей, за заснеженным каналом, напоминающим огромную круговую просеку, до белесого от отражения снега горизонта простиралось сверкающее искорками кружево ветвей. Светлые строения едва различались среди снежной белизны в глубине заповедника, окружающего город полосою шириной в сто километров.

Рашков посадил машину на пересечении четвертого кольца и одной из радиальных улиц.

— Ну, теперь, — сказал он, — отправим ее в гараж.

Он вложил в прибор автоматического управления печатную карту города и отметил на ней красным карандашом один из общественных гаражей. Затем переключил машину на наземное движение и нажал рычажок «марш». Машина помедлила секунду, выбирая кратчайший маршрут, и небыстро покатила по срединной аллее радиальной улицы, обходя встречных прохожих и электромобили, если ей не успевали уступить дорогу. Вскоре она скрылась, свернув в круговую аллею.

Герда с любопытством озиралась. Середину радиальной улицы занимал тротуар, состоящий из нескольких полос, движущихся с различной скоростью. Скорость возрастает от внешних лент к внутренним.

Они перешли к самой быстрой ленте тротуара и уселись на скамье-диване. Их проносило вдоль длинных фасадов домов.

— Как странно, — проговорила Герда, — у себя на родине я привыкла к гораздо большему разнообразию жилищ. Здесь дома выглядят одинаково, а все же очень красиво.

— Это потому, — ответил Рашков, — что все они, да и весь город, единое законченное целое. Город организован по системе жестких конвейеров.

— Как, как ты сказал?

— Это звучит немного странно, — улыбнулся Рашков, — но очень скоро ты во всем разберешься.

На одном из пересечений они пересели на движущийся тротуар концентрической улицы и доехали до срединного входа в двенадцатиэтажный дом. Конвейерный лифт поднял их на десятый этаж. Высокий седой человек с добродушным и немного застенчивым взглядом голубых глаз и неторопливыми, но удивительно спорыми движениями и жестами приветливо встретил их, с откровенным любопытством разглядывал Герду.

— Да, да, — ответил Рашков на его невысказанный вопрос, — это она самая и есть. Та, которой мы обещали восстановить руку.

— Стефан Сковорода, — представился Герде хозяин, вводя гостей в залитую солнечным светом квадратную комнату. Она показалась Герде тесноватой.

— Радуюсь, — сказал Сковорода, и все его лицо, изрезанное сеткой тонких морщин, расплылось в улыбке, — знаю, как ты, Николай, всегда занят…

— Вот и выходит, что ты страшный эгоист, — отозвался Рашков, — знаешь, как я занят, и радуешься, что я оторвался от нужных дел, а они пока стоят.

— Радуюсь, — упрямо повторил Сковорода, — что ты отдыхаешь, а то ведь ты не умеешь отдыхать. И еще радуюсь потому, что ты, хоть и занят, все-таки в кои веки навестил меня.

Герда с удовольствием следила за дружеской перепалкой. Она видела, как тепло встретились старые друзья, и поняла, что они крепко любят друг друга. И ей стало так приятно в этой атмосфере дружбы, что она почувствовала невольную улыбку на своем лице.

— Ты неправ, Стефан, — уже серьезно сказал Рашков, — отдыхать я умею. Разве отдых в том, чтобы ничего не делать? Я обычно перехожу от одного занятия к другому и потому чувствую себя отлично. Однако, — добавил он, — соловья баснями не кормят. Мы с Гердой дома не позавтракали.