Педро Молина не спорит. Не пытается отклонить или опровергнуть мои обвинения. Просто стоит и смотрит на меня, в промокшей от дождя одежде, с челкой, с которой капают дождевые капли. Стоит и слушает каждое слово, которое я бросаю в его адрес.

– Мне жаль, – повторяет он. – Ты не должна меня прощать. Я этого не заслуживаю. И если ты считаешь, что нам слишком трудно работать вместе, я пойму. Как президент кулинарного клуба я скажу Пиментель, что ты была достаточно вовлечена в работу. Или, может быть, я скажу ей, что мы приостанавливаем занятия или что-то в этом роде. Чтобы у всех сохранились оценки, понимаешь? А что касается перемирия, если ты передумала насчет него, я все равно сделаю все возможное, чтобы подтолкнуть маму в правильном направлении, если между ней и доньей Элис возникнут какие-либо проблемы. Даю тебе слово. – На секунду он выглядит смущенным, почесывая затылок. – Я имею в виду… если слово Молины что-нибудь значит для Рамирес.

Я теряю дар речи.

Никогда не видела его таким. Этот Педро приносит искренние извинения и слушает меня, не пытаясь уклониться от своей ответственности за наши стычки.

Не доверяй ни сковородкам с тонким дном, ни семье Молина.

Отчасти я чувствую себя беззащитной. Осторожничаю, боясь попасть в ловушку.

Но другая часть меня хочет ему поверить. И если быть честной до конца, эта часть намного сильнее. Работа с ним в клубе и в «Голосах» показала мне ту его сторону, о которой я не знала. Сторону, которая, вероятно, была всегда, скрытая за соперничеством поколений наших семей, только я не могла ее рассмотреть. Правда заключается в том, что Педро – надежный парень, к тому же талантливый, я признаю это, и он заботится о нашем сообществе и любит еду так же сильно, как и я.

– Это много значит, – говорю я.

На его губах появляется слабая улыбка. Кажется, он действительно испытывает облегчение.

– Даже несмотря на то что мы враги?

– Потому что мы враги.

И я понимаю, какое облегчение испытываю после того, как наконец-то услышала его извинения.

– Итак?.. – Он пинает камешек на тротуаре, отправляя его обратно на мощеную улицу. – Мы продолжаем работать вместе или?..

– Да, – подтверждаю я. – В клубе. И с нашим перемирием.

Педро позволяет себе улыбнуться шире.

– Я рад, – говорит он. – Потому что не хочу нарушать свое обещание Амандинье.

– Какое обещание?

– Она просила, чтобы мы вернулись. Вместе, понимаешь? – Педро смотрит в сторону, немного смущенный. В первый раз вижу его таким. – Все мы, – быстро объясняет он, – понимаешь не только ты и я. Синтия, Виктор и Пэ-Эс, если бы он не уезжал в Каруару. И я пообещал, что мы вернемся. Не заставляй меня нарушать данное ей обещание.

Вместе.

Мое сердце делает странный кульбит, и я обуздываю его, подавляя порыв. Тише. Почему ты забилось так быстро? Некоторое время мы молчим, и воздух вокруг нас словно наэлектризован.

Я замираю. Не смею пошевелиться. Или вдохнуть. Он это тоже замечает?

Кажется, надвигается гроза.

– Думаю, мы с тобой можем научиться пока откладывать наши проблемы в сторону, – повторяю я, чувствуя легкое головокружение. Почему этот момент так похож на сон?

– Знаешь, на самом деле это хорошо не только для Амандиньи, если мы это сделаем, – говорит Педро с ухмылкой. Он отступает под дождь и перекидывает ногу через велосипед. – Я думаю, это в интересах района, чтобы Рамирес работала бок о бок с Молиной. Может быть, часть моего таланта передастся тебе, и ваша пекарня действительно научится готовить хоть что-то вкусное.

Он уезжает.

– Не обольщайся! – кричу я ему в спину.

27

ПЯТНИЦА, 20 МАЯ

В пятницу я вполуха слушаю лекцию Пиментель, и вдруг мой телефон жужжит, получив сообщение. Я украдкой бросаю взгляд на экран.

ВИКТОР: У меня не получилось спросить тебя лично, но не хочешь ли ты пойти со мной на вечеринку сегодня вечером?:)

Мои руки тут же начинает покалывать от нервов, пальцы превращаются в сосульки.

Виктор приглашает меня на свидание?!

Никто никогда не приглашал меня на свидание. Я должна сказать «да». Виктор милый и любезный, и он заставляет меня улыбаться. Но мои пальцы только парят над экраном. Я пока не могу заставить себя напечатать ответ.

Каждый год примерно в это время наша школа устраивает большую вечеринку, чтобы собрать средства на выпускной класс. Обычно это День святого Иоанна, но я видела, как всю неделю раздавали бумажки в форме сердца, так что, полагаю, в этом году темой будет День святого Антония – бразильский эквивалент Дня святого Валентина. Каким-то образом от этого свидание с Виктором кажется мне еще более важным событием.

Я отрываю взгляд от экрана и замечаю, что Педро тоже общается по телефону, переписываясь под столом. И я не могу отвести взгляд. На короткую, странную секунду я представляю себе другой сценарий. Как будто это Педро написал мне, а не Виктор.

Я чуть не падаю со стула.

ЧТО СО МНОЙ НЕ ТАК?!!!!

Я чертыхаюсь себе под нос, быстро набирая ответ Виктору:

ЛАРИ: Конечно!:)

Пиментель все говорит и говорит на заднем плане о тригонометрических функциях, но кого волнуют синусы, косинусы и тангенсы, когда я не могу вычислить, как, черт возьми, мой разум предал меня мыслью о том, чтобы пойти на свидание с Педро Молиной?!

Я ложусь лбом на стол, чтобы остудить его.

ВИКТОР: Отлично. Встретимся у школьных ворот сегодня в 6 вечера?

Стол Педро уже завален открытками, его поклонницы практически висят у него на шее, чтобы убедить его пойти с ними на вечеринку. И я не могу не задаться вопросом, просил ли он кого-нибудь пойти с ним.

Может быть, именно этим он сейчас и занят…

Как будто мне не все равно!

Я выпрямляюсь, встряхиваю головой, чтобы избавиться от непрошеных мыслей, и снова пишу Виктору:

ЛАРИ: Звучит отлично.

Звенит звонок, знаменующий окончание учебного дня.

Педро встает, чтобы уйти, и когда наши взгляды встречаются, он едва заметно приветливо кивает, прежде чем присоединиться к потоку учеников, направляющихся к выходу из класса.

Я киваю в ответ, и мое сердце выпрыгивает из груди.

Я, должно быть, перебрала каждый предмет своего гардероба, прежде чем, сдавшись, рухнуть на груду отброшенных вариантов.

Мама просовывает голову внутрь и тут же корчит гримасу при виде беспорядка в моей спальне.

– Перед уходом я все уберу, – затаив дыхание,