Самые значительные достижения Путина заключаются в давно ожидаемом «возвращение миссии и статуса “великой державы”», повышении доходов населения (при некотором сомнении, проявляемом, по крайней мере, в среде нижнего среднего социального слоя), стабилизации ситуации на Северном Кавказе, преодолении сепаратизма; его неудачами респонденты считают отсутствие справедливости (справедливого распределение доходов, расслоение российского общества), отказ от компенсации потерянных сбережений, ситуацию с обеспечением законности и порядка (табл. 46.1). Сомнения вызывают действия для преодоления кризиса в экономике, решения проблемы восстановления отношений с бывшими республиками (сближение стран СНГ). Другими словами, то, что для политика в демократических странах составляет главный капитал политической поддержки, в России отходит на задний план и оказывается второстепенной проблемой.

От аналитика такая двойственность системы координат массового сознания требует определенной, довольно сложной оптики и более рафинированного понятийного языка интерпретации, поскольку внеповседневное состояние массы означает внезапную примитивизацию массового сознания, резкое упрощение и единообразие понимания происходящего. А это значит, что в отличие от ответов на вопросы повседневного и практического свойства, на которые респондент может откликаться в соответствии со своим опытом, практической рациональностью и компетентностью, в тематике ответов на вопросы более общего порядка, политических проблем в гораздо в большей степени проявляется коллективная природа общественного мнения. Коллективные представления радикально отличаются от индивидуального опыта и норм мышления. Индивидуальное сознание многократно сложнее массового.

И патриотическое воодушевление праздничных колон на шествиях или ненависть к врагам на митингах протеста, чувство гордости, пробуждаемое зрелищем военных парадов, и слепая паника толпы обеспечиваются радикальным упрощением конструкций действительности путем сведения к образам и действиям персонажей «давно прошедшего времени», их мотивам, их возможностям нарушения обычных норм поведения ради предельных ценностей всего коллективного целого – народа, Родины, «братства товарищей» и т. п. При этом все соображения обычного порядка существования – материального обеспечения, субъективности, рациональности (взвешивания цель – средства, цена – качество) отступают на задний план или вообще не принимаются во внимание. Этот момент, ментальная и логическая процедура нейтрализации повседневных интересов и потребностей («взятия в скобки»), самого контекста будничного существования воспринимается и осознается как апелляция к «высокому», восхождение к высшим значениям (коллективной) жизни.

Собственно, ценности и не могут быть выражены иначе, чем посредством упразднения, опустошения, освобождения от контекста повседневной реальности и характерных для нее интересов, стратегий и норм действия. Поэтому, вне зависимости от ценностного знака подобных состояний – воодушевления, гордости или коллективного мазохизма, имеет место подавление способности к критической рефлексии, дистанцированному взгляду на самих себя со стороны. Это не прямое целевое действие, а побочный эффект переживаний коллективных ценностей, самих ценностных состояний – эйфории, гнева, экстаза, любви, паники, глубокой депрессии или стыда. Моменты полного слияния индивида и толпы синонимичны наступлению временной прострации и интеллектуального ступора, деградации способности к критической рефлексии, а в случае их длительности грозят обернуться общей депрессией и стойкой дезориентацией.

«Победа в Великой Отечественной войне 1945 года» после распада СССР и девальвации ценностей революции (и 1917 года, и революции как историософской идеи) образует центр символических структур национальной идентичности русских. Поэтому семантика Победы стала не только главным ресурсом легитимности режима, мотивированного интересами сохранения власти и блокирования каких-либо институциональных реформ, но стержнем организации государственной идеологии. Речь сейчас не о цинической эксплуатации значений войны, а о структуре и функциях символического наследия. Как всякий праздник, День Победы сочетает торжество коллективной силы и память о мертвых. В обязательных праздничных заклинаниях: «никто не забыт, ничто не забыто» – составляющая скорби опускается или носит формально-обязательный, демонстративно-публичный и почти принудительный характер[94]. Дело тут не только в лицемерии, но и в воспроизводстве порядка ритуала. Такая апелляция к мертвым (как и посещение кладбища в первое воскресенье после Пасхи) оказывается единственным средством для утратившего всякие метафизические основания общества подчеркнуть свою связь со сферой высокого, сакрального. Обрядоверие, имитация переживаний скорби, ее театрализация посредством телевизионной трансляции на всю страну оказываются действенными для активирования пустых значений трансцендентного. Упоминание смерти (смысл и значение которой в современной русской культуре утрачены[95]) является риторическим переключателем сознания из повседневного плана забот и интересов в трансцендентальный, заставляющий смотреть на происходящее с точки зрения мифа, целостностей, как сейчас говорят, «больших нарративов», которые отсутствуют в обычной жизни маленького человека[96].