Землю должны были получить все, кто пожелает «приложить свой труд к земле». Но трудиться нужно было самому – наемный труд предусматривался только в виде исключения, определенного особыми правилами. Те, кто хочет работать на земле, но не имеет наделов, должны расселяться на землях, оставшихся после крестьянского передела, в том числе и за пределами центральной России. Из своих деревень могли отселяться и те крестьяне, которые не договорились с обществом о том, какие земли получат, – тогда в переселении туда, где образовались земельные излишки, им должно было помочь государство. Крестьянам давалось преимущественное право на получение земли своих наделов, своей частнособственнической земли и арендованной ими земли, но в пределах трудовой нормы.

Высокопродуктивные и специализированные хозяйства должны были сохраняться и передаваться местным жителям на особых условиях, оговоренных государством, либо передаваться ему. Помещичьи постройки и инвентарь сверх нормы, необходимой для ведения хозяйства, отходили земствам. Впрочем, бывшим помещикам разрешалось жить в своих усадьбах, если они пожелают. Органы самоуправления должны были использовать перераспределение земли для того, чтобы по возможности устранить чересполосицу и облегчить внедрение технических средств на поля. Законопроект описывал также порядок пользования недрами, лесами и водами, поступавшими в распоряжение государственных органов.[352]

Победа на съезде ПСР еще не гарантировала Чернову лидерства в парламентской фракции эсеров. В ее бюро преобладали представители правого крыла ПСР. Но прибывавшие из провинции депутаты меняли ситуацию. Как пишет видный эсер, секретарь Собрания М. Вишняк, выбор кандидатуры от ПСР в председатели Учредительного собрания был сделан его внутрипартийными оппонентами, потому что «Чернов имел больше всякого другого шансов конкурировать с Лениным по популярности, особенно в крестьянской среде».[353]

* * *

Аналогичная «работа над ошибками» и победа левого крыла произошли на чрезвычайном съезде РСДРП (объединенная), то есть меньшевиков, 30 ноября – 7 декабря. Настроения здесь царили еще более пессимистические, чем у эсеров, ведь партия, считавшая себя наиболее сильной теоретически, проиграла выборы. Ораторы меньшевиков посвятили немало времени анализу большевизма, который не очень вписывался в классовые характеристики, но сумел за короткое время нокаутировать соперников по марксистскому лагерю. М. Либер (как и Чернов) упирал на солдатский, а не рабочий характер большевизма. Происходит деградация общества из-за войны, и это многое объясняет в появлении большевистской формы контрреволюции. Солдатскую массу Либер связывает с крестьянством, союз с ним нежелателен, значит, опираться в условиях буржуазной революции имеет смысл на буржуазию.[354] «В коротких рубленых фразах Либер дал выход разнообразным чувствам, обуревавшим его: отчаянию бессилия, горечи разочарования и отвращению к происходящему вокруг. Он упрямо цеплялся за наработки периода “коалиционных игр”»,[355] – комментирует историк А. П. Ненароков.

Лидер левого крыла партии Ю. Мартов был настроен более оптимистично и считал, что ход революции «перерос буржуазную», коалиция с буржуазией, остановившая социальные преобразования, вызвала нетерпение пролетариата и солдат, которым воспользовались большевики. То есть большевистское движение Мартов рассматривает все же как в значительной степени пролетарское, а значит, с ним можно сотрудничать. Нужно добиться «единства пролетарского движения», а поскольку революция все же не пролетарская, координировать его с мелкобуржуазной демократией (надо понимать, с эсерами и организациями средних слоев).[356]

Нужно так бороться с большевизмом, чтобы не содействовать правой контрреволюции, которая, с точки зрения Мартова, еще страшнее. Мартов писал в декабре, что не может примириться «с тем аракчеевским пониманием социализма и пугачевским пониманием классовой борьбы, которые порождаются, конечно, самим тем фактом, что европейский идеал пытаются насадить на азиатской почве!»[357] Его слова о возникающем большевистском режиме звучат пророчески: «А так как действительность сильнее всякой идеологии, потому под покровом “власти пролетариата” на деле тайком распускается самое скверное мещанство со всеми специфически-русскими пороками некультурности, низкопробным карьеризмом, взяточничеством, паразитством, распущенностью, безответственностью и проч., что ужас берет при мысли, что надолго в сознании народа дискредитируется самая идея социализма и подрывается его собственная вера в способность творить своими руками свою историю. Мы идем – через анархию – несомненно к какому-нибудь цезаризму, основанному на потере всем народом веры в способность самоуправляться».[358] Но острая и глубокая критика большевистского проекта меньшевиками не сопровождалась конструктивными предложениями, которые объясняли бы массам, как решить острые проблемы современности и выйти на правильную дорогу к социализму.

Решения съезда зависели от центристов во главе с Ф. Даном, и ему аргументы Мартова показались ближе, тем более что они открывали все-таки определенную перспективу для партии – бороться за симпатии обманутого большевиками рабочего класса и за демократию в Учредительном собрании – в союзе с победившими на выборах эсерами. Меньшевики сошлись на том, что нужно разоблачать контрреволюционный характер большевистской диктатуры, искать союза между пролетариатом (интересы которого меньшевики отождествляли со своими позициями) и мелкой буржуазией, что политически выражалось в защите полновластия Учредительного собрания.[359] Меньшевики решили и дальше работать в Советах, но не участвовать в большевистских административных учреждениях.

Меньшевистские лидеры рассчитывали на то, что разочарование пролетариата в большевиках даст РСДРП новый шанс на успех. Этот шанс действительно возник весной 1918 г.

В январе 1918 г. все надежды социалистов были связаны с Учредительным собранием. А для большевиков и левых эсеров оно было главной угрозой Советской власти.

13 декабря «Правда» опубликовала тезисы Ленина (они не были подписаны), в которых излагалась официальная позиция большевиков. Да, Учредительное собрание – высшая форма демократии при буржуазном строе, но Советы как форма социалистической демократии – неизмеримо выше: «Для перехода от буржуазного строя к социалистическому, для диктатуры пролетариата, республика Советов (рабочих, солдатских и крестьянских депутатов) является не только формой более высокого типа демократических учреждений (по сравнению с обычной буржуазной республикой при Учредительном собрании как венце ее), но и единственной формой, способной обеспечить наиболее безболезненный переход к социализму».[360]