Облискомзап начал национализацию, но успел провести ее в отношении кофеен, ресторанов, аптек и театров[317] (то есть тех учреждений, которые обычно национализируются в последнюю очередь). Их было проще подчинить государственному контролю, а необходимость в национализации была связана прежде всего с борьбой против пьянства.

Свою задачу Совнарком видел в том, чтобы взять все ресурсы под контроль, учесть их для последующего правильного распределения.[318] Минский губернский продовольственный комитет шел в деле «социалистического строительства» дальше, предлагая взять на учет склады с предметами первой необходимости и на их излишки выменивать хлеб у крестьян. Постановление об учете запасов и их месячной норме было принято 30 декабря.[319] Излишки подлежали изъятию. Продуктообмен в этот момент развала товарно-денежных отношений мог оказаться вполне практичной мерой, соответствовавшей к тому же марксистскому представлению о будущем нетоварном обществе. Впрочем, советские реквизиции сталкивались с сопротивлением. В Витебске, например, 4–5 января оно приняло вооруженную форму.[320]

К середине января в Минске не удавалось справиться с пьяными скандалами и грабежами на улицах,[321] что признал Совнарком. Но в начале февраля обстановка улучшилась: «В городе было спокойно, уменьшилось также количество заседаний и митингов. Жизнь входила в свою колею, помню, что именно тогда, в начале февраля, впервые за долгое время члены Облискомзапа стали опять бывать в кино, встречаться по вечерам для выпивок или просто для того, чтобы поговорить по душам. Раньше для этого не было времени»,[322] – пишет В. Солский. Ничего собственно социалистического Облискомзап совершить не успел, но текущему администрированию научился.

* * *

Связь центра с Советами на местах осуществляли НКВД и иногородний отдел ВЦИК, где под общим руководством Я. Свердлова активно работал левый эсер нарком В. Алгасов. Отдел принимал и инструктировал «ходоков» с мест, рассылал на места литературу и тысячи комиссаров и инструкторов, которые в меру своего понимания отвечали на вопросы местных активистов о том, как организовать новую жизнь. Рассылка комиссаров обескровила столицу, где не хватало кадров.

Лишь к Рождеству было выработано понимание, как должна строиться целостная система Советов. Оно было изложено в обращении наркома внутренних дел Г. Петровского «Ко всем Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» 24 декабря 1917 г. Петровский указывал, что все старые органы власти должны быть заменены Советами соответствующего уровня. «Вся страна должна покрыться целой сетью советских организаций, которые должны находиться в тесной организационной зависимости между собой. Каждая из этих организаций, вплоть до самой мелкой, вполне автономна в вопросах местного характера, но сообразует свою деятельность с общими декретами и постановлениями центральной власти и с постановлениями тех более крупных советских организаций, в состав которых она входит. Таким путем создается связный, во всех своих частях однородный организм – Республика Советов».[323] Эта картина не проясняла, каким образом будет разделяться компетенция «вполне автономных» Советов и как станут разрешаться их противоречия.

Петровский указывал, что «при таком способе организации власти, естественно, само собой падает институт назначаемых сверху комиссаров. Он сохраняется временно, как переходная форма, лишь в тех случаях, когда на месте не успела еще создаться соответствующая советская организация или если существующая не признает полноты Советской власти. Но в таком случае первой и самой важной задачей назначенного комиссара является создание советской организации, которой он и должен передать аппарат местного управления. При этом уездные и волостные комиссары должны избираться центральной властью».[324]

Таким образом, подтверждалось, что советская система является ограниченной демократией – демократией только для просоветского актива. Условием возвращения от авторитарного выстраивания властных структур, получившего позднее название «комиссародержавия», к власти Советов являлось признание Советской власти Советом и авторитета Совета – населением.

Крупные Советы должны были руководить становлением местных и следить, чтобы в них не проникали кулаки. Советы получали право решать вопросы изменения административного деления, и региональные центры должны были перемещаться туда, где сильнее развита Советская власть, в крупные промышленные центры.[325]

Казалось бы, после скорого преодоления временного комиссародержавия на местах советская система должна была превратиться в сеть автономных Советов и их федераций, лишь слегка регулируемую компактной государственной надстройкой. Но в обращении Петровского было заложено централизаторское начало: «Народному комиссариату по внутренним делам надлежит объединить деятельность всех органов управления на местах, каковыми теперь являются Советы. Без такой связи Советская власть никогда не сольется в то стройное целое, которое одно в состоянии обеспечить ей наибольшую устойчивость».[326]

Обращение дополнялось инструкцией, в соответствии с которой к Советам переходили функции проведения в жизнь решений центральной Советской власти, права реквизиций, конфискаций, наложения штрафов, закрытия контрреволюционной прессы, производства арестов и роспуска общественных организаций – то есть в основном репрессивные функции. Советы должны были представить в центр информацию о своей деятельности и сметы для получения финансирования. Этой же инструкцией принималось важное решение об упразднении ВРК на местах.[327] Как мы видели, оно проводилось постепенно, и в отдельных местах ВРК сохранялись в марте 1918 г.

Таким образом, в конце 1917 г. концепция советского строительства предполагала широкую демократию для советского актива, что было формой ограниченной демократии. Но в отличие от парламентско-президентской системы, которую обычно называют демократией, советская система в конце 1917 г. не была элитократией. Она была основана на высокой вертикальной мобильности, черпая кадры и мнения с нижних этажей социальной иерархии. Однако принятие решений многочисленными форумами просоветского актива (с небольшими вкраплениями актива несоветского) оказалось не лучшим способом принятия решений с точки зрения эффективности. Большие форумы подвержены ораторской манипуляции, но если делегаты все же берутся вырабатывать решения, а не принимать предложенные партийными центрами проекты, то дело движется крайне медленно. Тем более в отсутствие навыков работы. Советская система становилась перед выбором: либо создание более компактных Советов, на каждом уровне представленных делегатами нижестоящих организаций и выполняющих их волю, либо превращение в совещательные органы при управленческой вертикали Совнаркома, поглощающей аппарат Советов. Эта альтернатива проявит себя весной 1918 г. перед лицом острых социальных вызовов.