разноцветные глаза: в них не было ничего, кроме сочувствия, понимания и желания поддержать. И я сдался. На самом деле, мне так давно нестерпимо хотелось рассказать хоть кому-то.

И я рассказал ему. Еще никогда за такой короткий промежуток времени я не произносил настолько часто фамилию Митча. Те полгода, что я проработал на ублюдка, уложились в сорок минут моего рассказа. Следующие полгода в Торонто — в пять.

Однако, спустя эти 45 минут мне стало намного легче дышать.

***

С этого разговора моя жизнь словно разделилась надвое.

Я всё так же гулял с ребятами, мы зависали в клубах, пару раз я снова ловил бэдтрипы, и приходилось Тому с Юпитером вытаскивать меня из разных щелей города, куда я в панике сбегал. Когда деньги заканчивались снова, я вместе с Лилией и Розой шел обчищать кошельки клиентов. Лола стала называть нас секс-трио, но мы только отмахивались. После марафонов я оставался по-прежнему то у Лолы, то у Тома. А когда вновь оживал, сбегал от них на пару недель к Ричи.

Нет, при нем я всё равно употреблял, однако мои дозы вернулись к первоначальным. Даже с ребятами я их придерживался, на что Лола только присвистывала и трагично заявляла Юпитеру, что не стрясет он с меня денег за герыч видимо.

Возвращение к старым дозировкам проходило тяжело, меньшая доза поначалу меня не брала. Я скатывался в отхода даже употребив, постоянно рычал на всех и каждого, в голове поселилась тревога, которая не отпускала, меня постоянно трясло. Больше всех доставалось Ричи, но он стойко переносил мои дурные настроения, легкомысленно отмахиваясь от меня. Собственно, он и заставил меня уменьшить дозу после одного разговора.

Один раз, когда я сделал трек прямо у него на кухне, он попросил меня сделать ему тоже. Я не спрашивал, уверен ли он. Наркоманы такого не спрашивают. Человек либо просит, либо нет. И он попробовал. Но, в отличии от моего первого раза, он не пошел в клуб. Он убрался в квартире, приготовил мировой ужин, сгонял до магазина, выпил литра два молока и уснул. Отпустило его часов через шесть-семь. И проспал он пусть часов 14, но точно не сутки.

Я был удивлен. Хотя Юпитер и говорил, что организм у всех разный, но такого я не ожидал.

Когда на утро я спросил его об ощущениях, он сказал только:

— Забавно, но дрянь дрянью. Мне вот когда машину подарили, я и то больше кайфа почувствовал.

Ну что ж, справедливо. У меня машины не было, потому что: «Алекс, сын, на свою первую иномарку ты должен заработать сам».

После этого он больше не просил, а я не предлагал. Я знал, что это такое. Я не хотел, чтобы с Ричи происходило когда-либо то, что происходило со мной.

Зато после моего рассказа о жизни и этого первого и последнего раза его пробы амфа он долго еще думал, гонял что-то в голове, а потом выдал:

— А я знаю, почему ты влез в это дерьмо.

Я поперхнулся.

— Ну-ка просвети меня, несведущего.

Для меня-то всё было понятно. В тот момент, когда я увлекся, мне не было ни до чего дела. Я был мертв внутри. Я и сейчас был мертв. А наркотик давал мне иллюзию прекрасного, иллюзию жизни. Собственно, я и сказал об этом Ричи, не дав ему ответить.

— Ты был в депрессии, Ал, вот и всё. В глубокой, дерьмовой, но всё же депрессии, которая переросла в нервный срыв. А наркота тебя просто от этого отвлекала.

Ричи пожал плечами и уставился на меня, ожидая, что я начну возражать. Я и начал, оправдывая ожидания.

— Да ты понятия не имеешь, что это такое! Мне сдохнуть хотелось! — меня взорвало. Я поднялся из-за стола, опрокинув стул. — Я пил антидепрессанты, они ни хрена не помогают! И этот черт всё время поблизости был! Ты, мать твою, не был на моем месте!

Ричи покачал головой и, поднявшись, схватил меня за руки, пока я не снес ничего.

— Придурок, — спокойно протянул он. — Таблетки такие пьются по рецепту. А учитывая, как ты наркоту свою употребляешь, то предполагаю, что и колеса жрал пачками. А если бы помереть хотел, то давно бы уже помер. Но я не об этом вообще сказать хотел.

Он усмехнулся и внезапно притянул меня к себе, зажав мою голову в локте и начав методично лохматить волосы.

— У тебя друга просто не было, чтобы по башке дать. А теперь есть, и я именно этим и займусь. Ну-ка не вырывайся, я буду тебя бить по пустой тупой башке!

Он засмеялся, повалив меня на пол. Началась шутливая потасовка, которая закончилась только потому, что нам было трудно дышать от смеха.

Я валялся на полу и думал о том, что у меня был такой друг. И да, он вытаскивал меня, как мог. А потом я его потерял.

Я посмотрел на Ричи: он кое-как поднялся, умыл раскрасневшееся лицо, а потом стал набирать воду в пульверизатор. Кажется, намечалась водная война. Я вскочил на ноги и бросился в ванную, прихватив со столешницы пустую бутылку.

Кажется, у меня снова был друг. И он снова вытаскивал меня из дерьма, пытаясь защитить от себя самого.

***

— Оливер, подожди!

Том попытался меня догнать, но, пробежав за мной с километр, остановился. Я мчался выше по улице, стараясь не оборачиваться.

За мной бежал Митчелл Морган в окружении адских гончих. Красные светящиеся глаза этих здоровых псов прожигали мне дырки на футболке, от них воняло так, что я задыхался. По кустам, сзади деревьев и машин прятались копы. Они все хотели меня схватить, поэтому я несся со всех ног, бросая взгляды на искаженное небо.

Я пробежал через половину города, врезаясь в редких прохожих и едва не попадая под машины. Мне сигналили и орали вслед, а Морган скакал по крышам. Пару раз я навернулся, не вписавшись в поворот, и наконец остановился за каким-то зданием в тени, переводя дыхание.

Руки дрожали, когда я коснулся губ, впрочем, меня всего трясло. Футболка была напрочь мокрой. На пальцах осталась кровь, и я отупело уставился на руку. А потом сполз по стене на землю. Сердце разрывалось, чуть ниже под ребрами как-то странно болело. Я попробовал подняться, но боль усилилась, заставив меня застонать. Я вышел на улицу, шаря глазами по зданиям, и наконец увидел вывеску госпиталя. Сейчас была ночь, но пункт неотложной помощи работал круглосуточно.

Я кинулся к госпиталю, воя от боли. Когда я