Поэтому мы продолжали ехать: неторопливо, шаг за шагом, — и была надежда, что не произойдет с нами ничего плохого. Но скажем честно, не увидали бы и края пропасти, окажись она прямо перед копытами наших коней. А бедный Мордимер, понятное дело, ехал первым. За мной и Курносом волоклись на огромном кауром скакуне близнецы: всегда ездили на одном коне и даже имели специально приспособленное для этого седло.

— Может, задержимся? — предложил я вопреки собственным мыслям, а туман заглушил мои слова.

Но услышали. И ничего не ответили. Я мог попросту приказать: Курнос и близнецы были послушными ребятами. Но по какой-то неясной причине отдавать такое приказание мне не хотелось.

Внезапно мой конь фыркнул и затанцевал на тропе. Я натянул повод и легонько похлопал по шее.

— Ну, старик, — сказал я. — Что такое?

Но тот идти отказывался. Испуганно дергал головой, и я видел, как прядает ушами. Тогда я соскочил с седла и сразу же на что-то наступил. На тело. На мертвое тело. На мертвое тело молодого мужчины, если совсем точно.

— Что за дьявол?.. — Кинул вожжи Курносу и склонился над трупом.

Останки были обнажены, а само тело ужасно изорвано. И не клыками и когтями зверей, милые мои. Кто-то крепко изувечил того юношу. Выглядел куском мяса на бойне. Засохшая кровь, распоротое брюхо, почти оторванная в плече левая рука, череп разбит так, что правый глаз почти вылез из глазницы. В левом же зрачке, мертвом и пустом, застыл ужас.

— Курнос, иди-ка сюда…

Склонился подле, присвистнул протяжно. А скорее попытался присвистнуть, но получилось что-то вроде короткого выдоха.

— Вот так-так, — бормотнул.

— Миленько, ага? В этом проклятущем тумане даже не услышим, когда кто-то всадит нам меч под ребро.

Курнос, на корточках, внимательно оглядывал тело.

— А крепко его порезали, Мордимер, — сказал, покачав головой. — Гляди, — дотронулся пальцем до ключицы покойника, — даже погрызли…

И вправду, кроме пятен крови и ран, нанесенных железом, явственно виднелись следы от зубов и кусок вырванного тела. И это были именно следы от человеческих зубов.

— Снова кто-то играет в оборотней? — спросил я. — Не-е-ет, — ответил сам себе. — Тогда бы не использовали оружие.

Курнос дернул тело, так что сложенные вместе ноги разошлись в стороны.

— Гляди сюда, — сказал он.

Между бедрами мужчины зияла красная рваная рана. Там, где были когда-то гениталии, теперь не осталось ничего. Видел в жизни и худшие вещи, но эта бессмысленная смерть производила-таки впечатление. Бессмысленная — поскольку не понимал, зачем уродовать человека и бросать его в глуши. К тому же повреждения казались нанесенными сразу. То есть не пытка с последующим убийством, а именно по-звериному дикое истязание живого тела и глумление над останками.

— Забрали? — спросил я. — Его писюн?

— Скорее съели, — пробормотал Курнос и показал еще следы от зубов — на бедрах и в самом низу живота. — Точно говорю тебе, Мордимер, это оборотни.

Слово «оборотни», вероятно, было плохим названием. Слишком много вокруг него навертели глупостей, россказней и легенд, которым люди, мыслящие рационально (такие, как ваш нижайший слуга), доверять не должны. Оборотничество человека в волка невозможно чисто анатомически. Знаю это прекрасно, милые мои, поскольку в прославленной Академии Инквизиториума очень подробно изучал анатомию, ведь без знаний и подготовки невозможно играть музыку человеческого тела.

Дело же было вот в чем: некоторым очень бы хотелось в волков превращаться. Поэтому рыскали по полям и лесам, голышом или одетые в звериные шкуры, нападали на путников или местных селян. Нам много раз удавалось вылавливать таких фальшивых оборотней и отправлять туда, где им и место, — на виселицу. Отчего не на костер? — спросите. Да для того, чтобы показать: обычной конопляной веревки для оборотня достаточно — и нет нужды в святом пламени.

И конечно, конопляной веревки всегда оказывалось достаточно, так что некоторые из преступников повисали на ней с выражением недоверия и разочарования на лицах.

— Как-то непривычно для оборотней поступили с его вещами, — сказал я саркастически. — Иногда стоило бы и думать, ага, Курнос?

Тот лишь фыркнул, но ничего не ответил; и я знал, что на самом деле он со мной согласен.

— Что станем делать? — спросил он меня.

— А что должны делать? Поедем дальше. А волкам будет обед.

Провели коней мимо трупа и вскочили в седла. И только успели это сделать, как увидели следующее тело. На этот раз молодой обнаженной девушки. Ее светлые растрепанные волосы были залеплены кровью, кожа лица почти оторвана от костей, а правая грудь выгрызена так, что остались от нее лишь ошметки. Я еще заметил, что на одной из рук у нее не было пальцев.

— Это бессмысленно, Мордимер, — сказал Курнос, когда мы снова присели над останками. — В этом нет никакого смысла.

Мог и не говорить. Но люди, милые мои, не всегда руководствуются разумом. Чувства и эмоции управляют нашим поведением, так уж повелось, и так будет до конца мира. А здесь, как видно, чувства и эмоции подсказывали убийцам, что тела следует изуродовать, а потом еще и съесть. И наверняка дело было не в голоде, но в извращенном желании всадить зубы в человеческое мясо, раздирая его в клочья. Жаль, что на свете существует столько злых и отвратительных личностей. Что ж, Господь испытывает человеческий род, но ведь создал и нас, инквизиторов, стражей закона и сеятелей любви. И верьте мне, что мы станем стеречь закон и сеять любовь до самого последнего часа. И как знать, возможно, и тогда понадобимся — для услужения Господу так, как и представить себе пока не в силах?

* * *

Туман отступил. Над землей все еще вились сероватые щупальца, а воздух был насыщен влагой, но по сравнению со вчерашним днем погода была почти нормальной. По крайней мере, теперь мы видели лес и промежутки меж деревьями, да и солнце пыталось пробиться сквозь туманный саван.

Мы сидели за завтраком (ячменные лепешки, мясо и вино), когда я услыхал в лесу шум: будто кто-то неосторожно и поспешно продирался сквозь кусты. Второй глянул в ту же сторону и положил арбалет на колени. Может, и был слишком осторожен, поскольку шум производил один человек или большой зверь, но с учетом опыта прошлой ночи… Только Курнос не отреагировал и, прищурив глаза, спокойно ел печеное мясо, капал жиром на подбородок.

Шум приближался, пока наконец на поляну не выскочила женщина в разодранном платье. Волосы ее были растрепаны, на лице — паника. Увидев нас, женщина остановилась как вкопанная, а потом помчалась к нам с криком и плачем:

— Спасите, благородные господа, спасите во имя Иисуса!

Влетела меж нами, перевернула бурдюк с вином и оказалась в объятиях Курноса. Но когда подняла голову и увидала лицо моего товарища, верно, решила, что попала из огня да в полымя. И что опасность, ее преследующая, может оказаться ерундой по сравнению с той, с которой столкнулась теперь. Дернулась назад, но Курнос крепко держал ее за талию.