— Есть у тебя кто-то, да? Там, в Хезе? Жена? Любовница?

— Время от времени — девки в борделе, — пробормотал я, — и не думаю, что в обозримом будущем что-то может измениться…

Задумалась на минутку.

— Но ведь ты не боишься, — сказала, — что закончишь, как мой муж? Не в этом же дело?

Я рассмеялся, поскольку одна мысль, что мог бы ее бояться, показалась мне воистину забавной.

— Ты не смогла бы меня отравить, даже если бы захотела, — ответил. — Могу по вкусу или на нюх распознать большинство известных в мире ядов. Это одно из умений, которому меня обучили. Ибо, сама знаешь, живем в опасном мире.

— Тогда, может, я тебе просто не нравлюсь, Мордимер? Старовата для тебя? Или страшновата? Слишком глупа? Стал бы стыдиться меня в большом городе? Но я ведь не хочу, чтобы ты на мне женился. Могу тебя обстирывать, готовить…

— Лоретта. — Я положил ей пальцы на губы и она замолчала. — Я ведь сказал: нет.

— Почему? — спросила уже с настоящей злостью в голосе. — Разве я не заслужила хотя бы ответа?

— Ты бы не поняла, — сказал я через миг. — И хватит об этом.

Отвернулась резко на бок, ее груди мелькнули перед моим лицом.

— Иди уже себе, — буркнула. — Бери своего чародея и вези на костер в Хез.

Схватил ее за плечо и насильно повернул к себе. Отбивалась, даже укусила меня за руку. Я рассмеялся, дернул сильнее, вырвал руку из ее зубов и перехватил ее запястья.

— У нас есть еще немного времени, — сказал.

— Нет! — рыкнула. — Не хочу!

— Именно это меня и возбуждает, — сказал я, прижимая свои губы к ее.

Когда уже закончили, лежала на спине с покрасневшим лицом и грудью. Кожа под левым соском, там, где я ее укусил, покраснела и припухла. Дышала тяжело, а капельки пота блестели на коже.

— Мордимер, — прошептала. — Что я без тебя стану делать?

Я усмехнулся, а потом поднялся и начал собирать разбросанную по полу одежду.

* * *

Перед трактиром, привязанные к забору, стояли трое коней, отданных бургомистром. Сам бургомистр, как обычно в обществе неразлучного с ним ксёндза, стоял под навесом. Снова сеял дождик, на этот раз теплый, а небо было затянуто плотными тучами.

— Господа, — поприветствовал я их. — Рад вас видеть.

Внимательно осмотрел лошадей. Быть может, влиятельный дворянин и постыдился бы усесться на них верхом, но бедному Мордимеру хватит и этого. Особенно если понесут не нас, но груз.

— Лошадками я доволен, — сказал. — Но приготовили ль вы деньги?

Бургомистр хмуро кивнул и вытащил из-за пазухи мешочек козлиной кожи. Немаленьким был этот мешочек. Я взвесил его в руке и спрятал во внутренний карман плаща.

— Не станете пересчитывать, мастер? — спросил священник.

— А зачем? — пожал я плечами. — Верю: вам не захочется, чтобы вернулся за недостачей.

Из дверей вышел Курнос. Одетый для путешествия, с трудом тащил большой тюк с библиотекой доктора Гунда.

— Что ж, — сказал я. — Теперь за чародеем — и домой.

Курнос усмехнулся, ощерив зубы.

— Трое? — глянул на коней. — Хватило бы и двоих, Мордимер.

Я только покачал головой. Всегда говорил, что Курносу не хватает воображения.

— Пойдем, — сказал я.

Доктор Гунд сидел у входа в городскую тюрьму. Хорошо связанный, с кляпом. Не то чтобы я боялся его колдовства, но береженого Господь Бог бережет. Брат бургомистра был бледен, под глазами — темные круги, а нос в крови и, наверное, сломан.

— Я ведь говорил, чтобы не били, — скривился я. — Который из вас?

— Страшно выл, Мордимер, — пояснил Первый. — Я уже слушать этого не мог.

— И чего ты выл? — спросил я Гунда. — Поверь, уж в Хезе навоешься на все времена. Будет чудом, если не оглохнешь от своего воя.

Бургомистр сплел пальцы. Священник отвернулся.

— Усадите его на коня и привяжите к подпругам, — приказал.

— Руки освободить? — спросил Первый.

— Нет, но свяжи их впереди, чтобы не свалился с седла. — Я еще раз глянул прямо в лицо доктору.

— Нам следует заботиться о тебе. Но если что-нибудь учудишь, колдун, или хотя бы подумаю, что пытаешься, знай — сумею причинить тебе боль без того, чтобы калечить тело. Потому лучше утешайся премилым путешествием, поскольку, готов поспорить, будет оно последним в твоей жизни…

Бургомистр вытер глаза запястьем. Боже мой, как слабы люди. Должен был утешаться, что его брат получил шанс достойной смерти. Может, теперь умрет раскаявшийся и примирившийся с Богом, в надежде, что после веков чистилища войдет наконец в Царствие Небесное. По крайней мере, мы, инквизиторы, сделаем все, чтобы осознал свои грехи и искренне, с отчаянным раскаянием, о них пожалел. А потом принял пламя костра как с болью, так и с радостным экстазом.

* * *

— Пошлешь сюда инквизиторов, Мордимер? — Курнос оглянулся через плечо, когда мы выехали из городка.

— Я — нет, — ответил. — Но кто знает, не пришлют ли их другие?

Знал, что нашлось бы довольно охочих разжечь здесь ад допросов, пыток и костров. Не все среди нас были людьми, достойными носить плащ с серебряным распятием. Многие получали удовлетворение из пусть преходящей, но власти над человеческой жизнью.

Я же от этого — тем более здесь и сейчас — был весьма далек. Может, потому, что испытывал непоколебимую уверенность: доктор действовал в одиночку — или, по крайней мере, не помогал ему никто из Фомдальза. Гунд не был тем, кто охотно делится своими мрачными секретами с другими людьми. В Хезе мы выясним, откуда взялись его книги, откуда черпал знания, необходимые для занятий черной магией. Выясним все. Медленно, неторопливо и с безжалостной любовью. Но я не видел причин, по которым следовало карать весь город за грехи одного человека.

Быть может, я слишком милосерден, быть может, слишком глуп. Быть может, мое мнение ничего не будет значить, и епископ в любом случае вышлет моих братьев, чтобы очистили Фомдальз, как Господь — милосердный на небесах — очистил Содом и Гоморру. Но я должен был действовать согласно с тем, что велела мне совесть.

Взглянул на доктора, который с закрытыми глазами покачивался в седле. Что склоняет людей ко злу? Что заставляет отказаться от возможности вечного спасения и решиться на то, чтобы проклясть свою душу? Я видел многих грешников. Слышал их стоны и плаксивые признания, чувствовал их боль и сожаление об утраченной жизни, вдыхал смрад их тел, горящих в пламени костров. Но так и не сумел понять, зачем они это делали. Ради жажды власти? Ради любви? Ради тленных богатств? Все это не было истинным ответом. Может быть, некогда и я пойму, откуда появляется зло, и уразумею, каким образом следует с ним бороться. Сейчас же мог лишь молить Господа, чтобы снизошел просветить мой слабый разум и послал милость понимания. Оставалась мне лишь молитва, поэтому я ухватился за зерна четок и начал молиться. Когда закончил и повернулся, уже не увидал за нашими спинами Фомдальза.