Сравнительно малые потери с обеих сторон Наполеон прямо объяснял тем, что после первых двух залпов он приказал заряжать пушки только порохом, без снарядов. Судя по всему, тогда он принципиально был против лишних жертв на войне, особенно гражданской, когда гибнут соотечественники. Вот что говорил он вскоре после освобождения Тулона от роялистов и англичан, показывая брату Людовику осадные сооружения, которые генерал-живописец Ж. Ф. Карто штурмовал неумело и с большими потерями, о чем свидетельствовало множество погребений: «Молодой человек, посмотрите на это и запомните, что для военного основательное изучение своего ремесла является в такой же мере делом совести, как и благоразумия. Если бы негодяй, приказавший своим храбрецам идти на приступ, знал военное ремесло, многие из них сейчас были бы живы и служили бы Республике. Из-за его невежества они и сотни других погибли в цвете лет и в тот самый момент, когда они могли завоевать себе славу и счастье»[365].

Расстреливая и разгоняя мятежников, Наполеон приказал не брать при этом никого в плен, - поскольку, как полагает Ф. Кирхейзен, он «не хотел порочить своего имени выдачей их Конвенту и тем самым, несомненно, гильотине»[366]. Впрочем, независимо от приказов Наполеона, карательные службы Конвента в тот же день, 13 вандемьера, и в следующие дни арестовали много зачинщиков и вожаков мятежа. Четверо из них были приговорены к смертной казни. Но казнили только двух и не самых главных - организатор мятежа Рише де Серизи и главнокомандующий Луи Тевен Даникан успели скрыться. Генерал Даникан бежал сначала в Гамбург, затем в Швецию, а умер в Англии, где дожил до 1848 г.[367] (там же, на 45 лет раньше Даникана, ушел из жизни и Серизи).

Предстал перед судом Конвента по обвинению в бездействии и генерал Ж. Ф. Мену. Но его в буквальном смысле слова спас от гильотины Наполеон, будучи уже в ранге главнокомандующего внутренней армией, а фактически войсками парижского гарнизона. Вот как он это сделал, по его собственному рассказу тому же Барри О’Мира: «Я считал, что было бы очень несправедливо, если бы пострадал только Мену, в то время как три комиссара Конвента, приказы которых он выполнял, остались бы вне суда и не были бы наказаны. Но, не рискуя сказать открыто, что Мену следует оправдать (ибо в те времена человек, говоривший правду, терял свою голову), я прибегнул к уловке. Я пригласил на завтрак трех членов суда, которые судили Мену, и в разговоре затронул вопрос о нем. Я заявил, что он действовал неправильно и заслуживает того, чтобы приговорить его к смертной казни, но что сначала следует судить и приговорить к смертной казни комиссаров Конвента, так как Мену действовал в соответствии с их приказами, и поэтому пострадать должны бы все. Мои суждения произвели желаемый эффект. Члены суда заявили: “Мы не позволим грандам Конвента купаться в нашей крови, когда они позволяют своим собственным комиссарам, которые гораздо больше виновны, избежать наказания”»[368]. В результате генерал Мену был оправдан.

В дальнейшем, как мы еще увидим, Наполеон привлечет Мену к участию в Египетской кампании 1798-1799 гг., а в Египте тот примет магометанство под именем Абдаллах Жак, попадет в плен к англичанам, но сумеет бежать. Кстати, помимо Мену, 13-е вандемьера связало с Наполеоном еще одну колоритную личность - Антуана Жозефа Сантера. Этот герой взятия Бастилии 1789 г. и народного восстания в Париже 1792 г., генерал революции, уволенный термидорианским Конвентом в отставку летом 1794 г. с лишением генеральского чина, оказал в дни вандемьера, по данным В. Слоона, какие-то «большие услуги» Наполеону, и Наполеон, став первым консулом, восстановит Сантера в ранге генерала[369].

О том, как сам Наполеон воспринимал Вандемьерский расстрел пусть роялистских, но все же людских толп на улицах Парижа, его биографы судят по-разному. А. 3. Манфред вполне справедливо оспаривает рассуждения французского историка Анри д’Эстра, по мнению которого Наполеон будто бы испытывал такую борьбу между «чувством и долгом», что допустил 13 вандемьера «капитуляцию собственной совести»[370]. Во-первых, применение артиллерии против мятежников в городах Франции тех лет, на пороге гражданской войны, не было явлением исключительным - в Париже, Лионе, Нанси такое случалось с 1789 до 1795 г. неоднократно. Что же касается Наполеона, то своему восприятию таких акций он дал исчерпывающее объяснение в откровенной беседе с близким соратником, членом государственного совета империи, профессором и графом Пьером Луи Редерером: «Во мне живут два разных человека - человек разума и человек сердца. Не думайте, что сердце у меня не столь чувствительно, как у других людей. Я даже довольно-таки добрый человек. Но с ранней юности я подавлял в себе эту чувствительную струну, и теперь она у меня уже не звучит»[371].

Разум побуждал Наполеона задействовать против мятежа роялистов артиллерию без каких-либо сомнений и колебаний. Поэтому он с легким сердцем писал 14 вандемьера брату Жозефу: «Слава Богу, все кончено. Мы перебили много народу . Теперь все спокойно. Я, по обыкновению, цел. Счастье за меня»[372].

Событие 13 вандемьера (5 октября) 1795 г. стало поистине историческим. Очень точно определил его смысл великий Стендаль: «...оно помешало революции повернуть вспять»[373], т. е. от буржуазной республики к феодальной монархии. 26 октября 1795 г. вступит в действие новая Конституция, менее демократическая по сравнению с Конституцией 1793 г., но сохранившая республиканский строй и главное завоевание революции - социальное равенство.

Отныне главным вершителем судеб Республики стала пятичленная Директория. Первые директора (все пятеро!) в прошлом голосовали за казнь Людовика XVI, т. е. являлись в глазах роялистов цареубийцами. Самым авторитетным и, кстати, младшим из них по возрасту был 40-летний Поль-Франсуа Баррас, а самым выдающимся в умственном и нравственном отношении - Лазар Николя Карно (дед президента Франции Мари Франсуа Сади Карно). Лазар Карно вошел в историю Французской революции как «организатор победы». Бывший член Комитета общественного спасения, военный стратег и ученый-математик, с 1796 г. академик, он отличался не только блестящими способностями, которые (как мы увидим) очень ценил Наполеон, но и глубокой порядочностью, к интригам относился с отвращением и поэтому скоро вступил в конфликт с Баррасом и другими директорами.