пачек и небольшой мешочек россыпью.

Ордена были тоже в шкатулке. Пётр открыл, порылся — в основном советские, но есть пара немецких крестов, и даже царские Георгии, и другие, менее знакомые, даже парочка каких-то звёзд со множеством лучей. Скорее всего, недешёвая вещь — тем более, что сделаны точно из серебра.

— Выдал, гад! Шлиховое золото зарыто под собачьей будкой, — обрадовала Петра очередная говорящая голова.

Кто бы сомневался. Мало найдётся желающих подходить к злобному рыжему монстру. Однако сейчас собака находится в пяти метрах от своей конуры, и достать до неё не сможет. Поддастся ли только земля? Всё же на улице мороз в двадцать пять градусов. Пришлось снова надевать полушубок и шапку. Матрос прямо захлебнулся лаем, только вот ярость его пока порвать цепь не могла, на совесть сделана. С собой Пётр взял волшебный топор, найденный в сенях. Он уже принёс больше сотни тысяч рублей, а сколько ещё принесёт? Будка поддалась не сразу, пришлось её попинать. Пёс не умолкал. Хорошо, что уже почти стемнело — с улицы и не видно ничего, да и забор высокий. Когда удалось наконец сдвинуть конуру, то пригодился и волшебный топор. Под будкой был вмёрзший в землю железный лист. Примёрз он от души — даже кончик лезвия отломился, пока поддевал — зато дальше проще пошло. Засыпана яма была песком, и он легко поддался ударам топора. Под песком была промасленная мешковина, а вот под ней уже — рюкзак с железным ящиком. Рюкзак примёрз и порвался, но зато ящик плотно закрывался, и был завинчен ещё и струбцинами. Очень и очень нелёгкий ящичек.

Зайдя в дом, Пётр осознал, что руки, несмотря на надетые перчатки, он почти отморозил. Сунул их в ведро с холодной водой — заломило так, что хоть вой. Вот в это время и появился четвёртый будущий покойник: в дверь сеней забарабанили. Пётр точно помнил, что, заходя во двор, он закрыл калитку, а значит, неизвестный перелез через забор. Штелле на цыпочках прошёл до люка и постучал в него. Через несколько секунд появилась голова тёзки.

— Стучат в дверь дома, — сообщил попаданец подельнику.

— Мать их… — капитан вмиг оказался наверху.

— Ты, тёзка, за дверью постой, а я открою, — на ходу разработал план захвата Штелле.

— Почему?

— Ну, ты же в форме.

— Согласен.

Подошли. Дверь открывалась внутрь. Пётр сбросил щеколду и потянул дверь на себя.

— Ты кто? Потап где? — обдал перегаром высокий худой мужчина в таком же тулупе, только шапка собачья.

— Заходи, — приглашающе отступил Штелле.

— Дак кто ты? — продолжал настаивать пришедший, и схватил Петра за плечо рукой. На каждом пальце по перстню синему, и солнце с лучами на запястье.

— Заходи, говорю, — сбросил руку попаданец и ещё отступил вглубь сеней.

Худой шагнул следом и подставил спину танкисту. Тот долго упрашивать себя не стал, саданул синерукому по голове «демократизатором». Шапка спасла. Худой только брякнулся на колени и, заревев, выхватил из кармана финку с наборной ручкой.

Пётр раздумывать не стал. Он сапогом постарался попасть встающему мужику в лицо. Не получилось, ногу синяя рука отбила — зато второй Пётр успел снова ударить по голове резиновой палкой. И опять бандит остался в сознании, только нож выронил и встал на корточки. Только третий удар палки, наконец, приняла голова без шапки — свалилась защита. Мужик взвизгнул и повалился на грязно-зелёный пол.

Проволоки под рукой не оказалось — пришлось бежать в дом и спрашивать у Вадима.

— В кармане полушубка, — милиционер мотнул головой на вешалку.

Дальше дело техники. Повязали по рукам и ногам, тоже спустили в подвал, и решили устроить перекур. Два бугая задымили, а Пётр отсел в сторонку.

— Ещё чего выяснил? — поинтересовался он вяло у старшины. Хотелось уже покончить с этим скорее, а то ещё кто заявится.

— Узнал два адреса, где скрываются домушники. Ещё говорит, что на шкафу картина лежит, в газету завёрнута. Где-то в Подмосковье в музее взяли. Ну и говорит, что больше нет ничего.

— А книги, иконы?

— Есть какая-то старая немецкая библия, тоже на шкафу, и икона в сундуке, — Кошкин махнул рукой на подвал, — Может, закончим? Чёрт с ними, с деньгами, меня уже воротит от этого всего.

— Хорошо. Только нужно узнать фамилии его гостей. На улице уже темно, так что бросай, Пётр, курить и дуй за машиной.

Проводив танкиста до калитки, Пётр запер её и вернулся в дом. Поставил табурет и посмотрел, а что там, на шкафу, есть. Как раньше-то не догадался? Сыщик, блин. Библия была даже на вид старинная и дорогая, а полотно картины скручено в трубочку и завёрнуто в газету.

— Стоп. А ведь не всё выдал! Вадим, засунь ему в глаз паяльник. Должно быть серебро столовое — и не попались мне золотые украшения дореволюционные. Ну и про фамилии не забудь.

Выдал и фамилии, и ещё две захоронки — правда, глаза лишился. Серебра было килограмма четыре, а то и пять. Лежало в незамеченном проходе к лестнице на чердак, прямо под лестницей, в рюкзаке. А на самом чердаке нашлась и очередная шкатулка с украшениями, и явно недешёвыми. Даже смотрелись совсем по-другому, чем найденные ранее. Собрали всё в картофельные мешки — получилось четыре полных под завязку, плюс картина отдельно. Ещё Пётр нарды прихватил — красивые, резные, из разных пород дерева набранные, прямо как паркет в Царском селе. Такую красоту грех бросать. После стали по одному доставать пленников и укладывать в сенях — пусть подышат свежим воздухом. Из подвала несло мочой, испражнениями и жжёным мясом, да ещё и блевотиной сивушной. Самое лучшее лекарство после всего беднягами пережитого — чистый морозный воздух.

Пока тёзка ходил за машиной, успели в доме и порядок навести. Шерстяных перчаток не снимали, так что отпечатков пальцев не должны найти, паяльник с удлинителем забрали с собой. Следы обыска постарались скрыть. Остались только следы крови и блевотины в подвале — так мало ли кто и зачем там желудок опустошал.

Дальше — проще. Загрузили пленников вповалку на заднее сиденье, сами втроём разместились на переднем, благо у «Волги» диван, а не два кресла впереди. Заехали почти до Серова, нашли место, где по обочине дороги не было канав, проваливаясь в снегу по пояс, занесли бандитов метров на сто в лес, да и прикрутили качественно к деревьям — подальше друг от друга, чтобы не пытались совместными усилиями освободиться. Мороз к ночи окреп, уже градусов под тридцать. Легко уйдут в мир иной, не мучаясь. Заснут, а проснутся уже в