Насчет женской логики – мне было совершенно понятно, чтоимелось в виду. Не далее как неделю назад, на губернской судебной сессии,господин городской прокурор во всеуслышание обсуждал знаменитое высказываниеТургенева: мужчина-де может иногда сказать, что дважды два – не четыре, а пятьили три с половиною, а женщина скажет, что дважды два – стеариновая свечка.Обсуждалось сие настолько громогласно, что слышали все. И поскольку я былаединственная особа женского пола среди собравшихся, господа мужчины смотрели наменя так, словно именно я вывожу стеариновую свечку итогом простейшегоарифметического действия!

А теперь вам желательно получить образец знаменитой женскойлогики? Решили позабавиться мною?

Ну что ж, господа! Извольте!

– Если мы вспомним рассказ кухарки Бровманов о том, на какойбумаге было написано письмо, выманившее Сергиенко на свидание и ставшее длянего роковым, – начала я, изо всех сил вонзая ногти в ладони, чтобысдержать дрожь всего тела, а самое главное – голоса, – то сможемпредположить: вот этот пропитанный кровью комок – остатки того самого письма.

– Вы очень наблюдательны, – наглым, насмешливым голосомперебил меня Смольников. – Ведь кухарка ясно сказала: письмо было написанона толстой желтоватой бумаге, толстым карандашом, печатными буквами. В самомделе, какая острота дедукции и глубина индукции!

Я повернулась к Смольникову. Он смотрел на меня своимичернущими, темно-бархатными, презрительно прищуренными глазами.

«За что ты меня так ненавидишь? – устало, безнадежноподумала я. – Что я тебе дурного сделала, что ты меня со свету сживаешь,словно лютого врага?! Да неужто я виновна лишь в том, что не мужчина, аженщина?»

И вдруг… да полно! Мне почудилось это! Глаза Смольниковасловно бы дрогнули под моим взглядом. Исчез нахальный, уничтожающий прищур,исчезла ухмылка, кривившая его губы… Мой неприятель насупился и отвел взор.

– Простите, господа, простите, сударыня, что помешал, –пробормотал он с запинкою. – Прошу вас, продолжайте.

Положительно, у меня галлюцинации!

– Прошу вас, Елизавета Васильевна, продолжайте, –повторил за Смольниковым прокурор все с той же, совершенно незнакомой, непривычнойинтонацией.

Да что с ними со всеми?! Ей-богу, тут какой-то подвох! Непопросить ли мне позволения удалиться?! Не сбежать ли под Павлино крылышко?

Нет. Дело – вот что должно быть прежде всего.

– Благодарю вас, господа, – произнесла ясдержанно. – С вашего позволения, я продолжу. Мне кажется, это письмоимеет для нас чрезвычайное значение. Прочесть его – необходимо. Вы спросите –как? Это сложно. Это сложно, но… не невозможно! Письмо, как мы можем видеть,написано карандашом – причем отнюдь не химическим, иначе этот комок был быгрязно-лилового или синего цвета. Мы же видим, что он красновато-бурый… и этопозволяет предположить, что карандашные строки не смыты кровью, не раствореныею, а просто закрыты.

Я перевела дух, готовясь услышать сардоническое: «Ну и что?»или издевательское: «И без вас ясно!»

Однако собравшиеся молчали. Смольников на меня по-прежнемуне глядел, а все другие смотрели… причем очень странно. Такое впечатление, чтоони и впрямь желают услышать, что я буду говорить.

А, была не была!

– А теперь, господа, давайте вспомним, что такое карандаш.Это графитовый грифель, вставленный в деревянную «рубашку». Что такое графит?Некое химическое вещество гексагонального строения. Графит отличаетсястойкостью к химическим реактивам и нагреванию. При накаливании он разлагается,оставляя мелкий угольный порошок. Именно на этом я и предлагаю построить нашидальнейшие действия.

Смольников вскинул голову и уставился на меня расширеннымиглазами:

– Что?! Вы думаете…

– Постойте, постойте! – перебил его прокурор. –Мне было известно, что Елизавета Васильевна в свое время закончила гимназию сотличием, но я совсем забыл, что она обучалась в первой нижегородской гимназии,где преподавал замечательный учитель химии Лоскутов. Десятком лет раньшеЕлизаветы Васильевны и мне посчастливилось поучиться у Лоскутова, да не в коняоказался корм, господа, – Птицын слегка усмехнулся. – А ЕлизаветеВасильевне, вижу, уроки химии пошли впрок. Поправьте меня, если я ошибусь. Выпредлагаете, сударыня, нагреть письмо до максимума, чтобы графитовые, угольныестроки загорелись на бумаге? Огненные письмена? Мене, текел, фарес?

– Вы все правильно поняли, – радостно кивнула я. –Только следует помнить, что бумага – вещество куда менее прочное, чем графит.Чем сильнее мы нагреем письмо, тем более четко проявятся строки, но… но бумагаможет вспыхнуть в самую неожиданную минуту. Может статься, что «огненныеписьмена», как вы их назвали, Симеон Симеонович, исчезнут почти в ту жесекунду, как откроются нашему глазу…

Я едва не подавилась, вдруг осознав, что назвала егопревосходительство городского прокурора запросто, по имени-отчеству! Но онпо-прежнему смотрел на меня с любопытством и ожиданием.

– Да, есть такая опасность! – нетерпеливо воскликнулначальник сыскной полиции Хоботов. – И как же вы предлагаете избежать ее?

Совершенно некстати я вспомнила, что Хоботова зовут МихаилИлларионович, в точности как знаменитого Кутузова, и с превеликим трудомподавила в себе желание назвать по имени-отчеству и его.

– Э-э… я предлагаю, чтобы сей процесс производилсяосторожно, при постепенном нагревании, – преодолев запинку, проговорилая. – Кроме того, нам всем необходимо быть крайне внимательными, чтобыкаждый мог запомнить хотя бы несколько проявившихся слов. Потом мы составимобщую картину письма. А еще… а еще я предлагаю пригласить фотографа. Нет, лучше– двух или трех фотографов с их аппаратами. Они должны запечатлеть на своипластины весь процесс появления текста письма. Технике в данном случае ядоверяю гораздо больше, чем глазам человека, даже нескольких человек.

Я умолкла.

Ну, сейчас они мне скажут…

Прокурор несколько секунд смотрел на меня в упор,пристукивая карандашом по столу.

– Георгий Владимирович, – проговорил он наконец,повернувшись к Смольникову, – извольте распорядиться, чтобы немедленнопривезли нашего фотографа. И вы, господа, – он повернулся к старшемуследователю и начальнику сыскной полиции, – не откажите пожертвовать вашихштатных сотрудников для проведения смелого эксперимента. Чем скорей, тем лучше!Пошлите казенные экипажи, чтобы нужные люди и оборудование были доставлены сиюминуту. Даже если нам не удастся раскрыть весь текст, какое-то количество словмы общими усилиями сможем прочесть. Кто знает, вдруг у нас в руках окажетсяключ к разгадке этого чудовищного преступления?