Значит, это не Чупа-чупс! Это просто какой-то очень похожийна него человек!

Странно, конечно…

А впрочем, что же странного? Ведь она никогда не виделаЧупа-чупса вблизи, а похожих на него людей, этаких стареющих мальчиков, можетбыть сколько угодно! Вот одного из них и порешили его враги. Небось не только убывшего премьера они имеются! Вон и Бурланов тоже кому-то помешал. И этот, спроплешиной…

Теперь, когда Алена узнала, что в яме сидел не ненавистныйЧупа-чупс, ей стало безумно жаль этого неизвестного человека.

Труп-то нашли? А может быть, менты и внимания не обратили наневразумительный ночной звонок, сочли его обыкновенным телефонным хулиганством?И с места не тронулись: поди найди в огромном Щелковском массиве какую-тоямину! Да там этих ямин и оврагов не счесть. К тому же Алена не стала говорить,чей именно труп лежит, то есть сидит, в той яме. Как выяснилось недавно,правильно сделала, что не сказала! Но имя Чупа-чупса заставило бы ментовпошевелиться… Или нет? Или они выяснили бы, что носитель этого имени жив издоров, по своим каналам? И уж точно не поехали бы на Щелковский хутор? Атеперь поехали? Нашли там кого-нибудь? Или начавшийся с утра меленькийдождичек, бус, как говорят в народе, бусит сейчас на поникшую лысоватуюголову?..

Ох, господи, сколько раз Алене приходилось описыватьпреступников, которых неодолимо тянет на место преступления, но сейчас она исама ощутила нечто подобное.

Нет, ну дурь какая! Она ведь не найдет, ни за что не найдетту яму!

Разве что Тюлениным позвонить? Вдруг их тоже тянет? Тогдасходили бы…

Господи, да дело тут ни в какой не в патологии, а простожаль, чертовски жаль того несчастного, если он все еще там!

Алена потянулась к аппарату.

Точно, надо позвонить Инке с Леонидом. Спросить, как онитам, а потом плавно перевести разговор на…

Нет, если честно, ей совсем не хочется тащиться в леснуюосеннюю сырость. Но любопытство мучает ее, словно наркомана – невозможностьсделать очередную затяжку!

Телефон затрезвонил прямо в руке, уже взявшейся за трубку.Алена отпрянула, словно обжегшись.

Это Инка, конечно. Значит, и Тюлениных тянет!

– Алло, Ин, привет, я как раз собралась тебе…

– Алена, это Света Львова, – перебил ее знакомый голос,в первую минуту показавшийся незнакомым. – Я… ты сейчас очень занята?

– Нет, а что? – Алена изо всех сил старалась говоритьбеззаботно. Ее почему-то так и трясло. Совершенной психопаткой стала, ну нельзяже так! – Хочешь снова прогуляться со мной по улице Мануфактурной?

– Где? – В голосе звучала растерянность. Полноевпечатление, Света и в самом деле забыла о существовании этой улицы! – А,нет. Слушай, Алена, у меня случилось… у меня беда. Ты не могла бы сейчасприехать?

Алена не стала переспрашивать, какая беда. Зачем тратитьвремя, когда говорят таким голосом?

– Какой адрес?

И она потянулась к блокноту с засунутой в него ручкой.Последняя запись была сделана здесь во время разговора с той же Светой впятницу, позавчера: «На краю географии»…

Куда влечет тебя неведомая сила на сей раз, писательницаДмитриева?

Вчера сидела за дневником до глубокой ночи и уснула застолом. Павла, которая никак не может простить мне моего самовольногопереодевания и бегства, с трудом довела меня до постели, и я забылась под ееворчание. Спала я так, словно меня в какой-то кокон запеленали, не помняничего, без сновидений, на правом боку, ни разу не повернувшись. Все телонаутро затекло, и правый глаз немножко запух, но голова стала удивительносвежа. Проснувшись ни свет ни заря, я немедля бросилась вновь к дневнику, спешазанести впечатления вчерашнего дня – без преувеличения, одного из самыхпотрясающих в моей жизни.

Описывать подробности эксперимента по прочтению письма уменя не хватит терпения. До сих пор начинает трясти, как только вспомню этусцену: руки лаборанта растянули кровавую бумагу на пластинке, которую медленно,но сильно нагревают на равномерном огне тигля. Чудится, все собравшиесяперестали дышать… Нет, мне это не чудилось, потому что мы шумно вздохнулиразом, когда на побуревшей бумаге вдруг начали проступать темно-серые,удивительно четкие буквы. Разные части письма проявлялись постепенно, так чтовзор выхватывал какие-то обрывки.

«Сударь… писать складно не обучена… на сердце накипело… сиеписьмецо… видно, от судьбы не уйдешь… так сердце и замрет… так оно по-вашему ивышло бы…»

В это время засверкали ослепительные вспышки: фотографы жглимагний, спеша запечатлеть проявляющийся текст. Описывать все это долго, а насамом деле не более полуминуты можно было наблюдать серую графитовую вязь набагровой бумаге. Увы, никаких огненных письмен увидать нам не удалось: листоквспыхнул – и в следующую секунду съежился черной горкой бесполезного праха.

– Ну что?! – неистово закричал Птицын. – Успелизаснять?

Все три фотографа (среди них, между прочим, был ведущийспециалист в этой области – Александр Дмитриевич Карелин: тот самый владелецмастерской на углу Варварки и Малой Печерской, коего я, во время своихпервоначальных изысканий, едва не заподозрила как убийцу!) закивали и тотчаспринялись стаскивать свои аппараты с треног. Их уже ждала подготовленнаялаборатория, где они могли в красном свете достать пластины и проявитьизображение. А мы схватились за бумагу и карандаши – и принялись торопливозаписывать те слова, которые запечатлелись у каждого в памяти.

Сперва дело пошло бойко. Начало письма сложилось почтидословно, однако вторая его треть запомнилась уже отрывочно, с пятого надесятое, а до конца успел прочесть письмо один только Смольников. Он горделивощеголял последней фразою послания: «Тогда забудьте поскорее меня, васнедостойную, свое счастье упустившую…»

Сама не пойму, почему у меня от этих слов защемило сердце.Глупости, конечно!

Фраза сия да и общая стилистика подтвердили уже сложившеесяу нас мнение: письмо было от женщины низшего сословия, и письмо сие –безусловно, любовное послание.

– Экая она многословная оказалось! – удрученнопроворчал начальник сыскной полиции Хоботов, который успел запомнить толькоодно первое слово: «сударь». – Еще счастье, что все письмо на однойсторонке листка уместилось, а то хороши бы мы тут были, гуси-лебеди!

Да уж… Хоть с этим нам повезло!