– А кто сей? – с любопытством спросил Хоботов, исидевший в углу его агент, мой старый знакомец Рублев, доселе напоминающийнезримую и немую тень, а не человека, тотчас утратил свою бестелесность ипочтительным громким шепотом продолжал:

– Вильбушевич Виллим Янович – доктор медицины, лечит ухо,горло и нос. Из поляков. Вдовый. Три года назад переехал с дочерью из Минска.Проживает в доме Марковой близ Острожной площади, в отдельной половине, так чтои телефонный аппарат на его имя зарегистрирован. А для врачебной практикиснимает помещение на Большой Покровской, в доме Хромова.

Я уставилась на Рублева с восторгом. Вот это память!

Перехватив мой взгляд, он зарумянился, как девушка:

– Работа у нас такая. Все про всех знать обязаны, особливоежели кто по медицинской части. Боевики да террористы таких людей норовят насвою сторону перевербовать, ибо у них, у боевиков, во время снарядногоизготовления частенько происходят несчастные случаи (кому руку оторвет, комуногу, кому глаз вышибет). Ну и мы, конечно, за докторами, особенно приезжими,из дальних мест, приглядываем как можем… А дочь у них также медичка, –продолжал агент, – акушерка, только по своей специальности не работает, апо этой… косматологии, что ли? Ну, дамские штучки продает, для наведениякрасоты на волосы.

– Ах вот оно что… – проронил вдруг Смольников. В этомгновение наши глаза встретились, и он покраснел – так покраснел, что мнепочудилось, будто кровь брызнет из его щек, ей-богу!

Ничего не понимаю. С чего бы это его разобрало? А впрочем,мне сейчас было не до него.

– Думаю, что кухарка Дарьюшка даже не подозревала, каквоспользовались ее именем. Должно быть, Сергиенко и впрямь домогался ее, именнопоэтому Дарью и решено было использовать как подсадную утку. Не сомневаюсь:Луиза Виллимовна Вильбушевич и была той «писем писательницей», котораяизготовила от имени Дарьюшки сию, как говорят поляки, цидульку [10]. Если кучеру Филимонову удастся найти подписанную еюэтикетку, очень хорошо, если нет – придется раздобыть другую для сличения почерков.

В эту минуту растворилась дверь и на пороге возник помощникгосподина прокурора.

На сей раз край света оказался совершенно ни при чем. Светажила на Черном пруде, практически рядом с Покровкой: в двухэтажном доме, стоявшемв глубине двора и скрытом от шумной Октябрьской, по которой были проложенытрамвайные рельсы. Поодаль стояло еще несколько подобных же домов – бревенчатыхполностью либо поставленных на кирпичное основание. Что характерно, кирпичныестаны со временем просели и пошли трещинами, а деревянные только потемнели, нодаже не покосились. А ведь времени и правда прошло много. В самом центрегорода, в квартале от главной улицы, жил-поживал, словно бызаконсервировавшись, старый Нижний – начала XX или конца XIX века, а можетбыть, даже его середины!

Дом, куда пришла Алена, прежде был отделен от соседнегокирпичным брандмауэром [11]. Здесь, в этомзакутке истории, вообще не было проходных дворов. Алена где-то читала, что этибрандмауэры были нарочно возведены не столько в целях противопожарнойбезопасности, сколько чтобы затруднить бегство от полиции воришек, а главное –пламенных революционеров, которых, с легкой руки всяких Ванеевых, Невзоровых ит.п. (в их честь и по сей день именовались городские улицы) расплодилось в своевремя в Нижнем немало. Да еще и Буревестник чирикал (или каркал?) что-тореволюционное… Словом, царским сатрапам было кого гонять по проходным дворам.Но, видать, плохо гоняли, и даже брандмауэры не помогли!

Алена несколько минут постояла во дворике и полюбоваласьбелыми березами, окружившими темный бревенчатый дом. У нее стало тревожно надуше, хотя, казалось бы, куда еще тревожней, после вчерашнего-то! Явилось отчетливоеощущение, что она уже стояла около этой двери, глядя в голубое небо, в которомвот так же мельтешили под ветром тонкие березовые ветви… правда, тогда они былиодеты листвой… Но этого никогда не было, она точно знала, что ни разу незаходила в этот двор, а потому только пожала плечами – и потянула на себя дверьподъезда. И мгновенно день сменился ночью, свет – тьмой, осенняя свежесть –сырой затхлостью, а на душу легла вовсе уж мрачная тяжесть.

Свет в подъезде не горел. Пришлось снова распахнуть настежьвходную дверь, чтобы приглядеться к номерам квартир. Оказалось, что надоподняться на второй этаж. Алена не без тревоги ступила на покосившуюся лестницу– когда-то, видимо, необыкновенной красоты, дубовую, с витыми перилами иточеными балясинами. Теперь лестница просела и покосилась, а балясины быливышиблены буквально через одну, причем именно вышиблены сознательно: торчащиеиз ступенек пеньки носили явные следы топора.

– Дров у них, что ли, не хватало? – проворчалаАлена. – Лестница еще бы лет двести простояла! Уроды!

Да, эти уроды лихо изуродовали когда-то, видимо, уютный,ухоженный дом. Двери, бог ты мой, какие тут были двери, с облезлой дранкой,обитые рваной черной – нет, уже рыже-белой! – клеенкой!.. Чудилось, заэтими дверьми живут не люди, а упыри какие-то. Алена взлетела на второй этаж,стараясь не дышать.

Окно было забито фанерой, поэтому квартиру номер шесть Аленаотыскала только методом дедукции и индукции.

Господи, как Светка живет в этом жутком сарае?! И она ещесобирается продать свою квартиру за хорошие деньги? Неужели кто-то ее купит?Ничуть не удивительно, что «козлы» от нее отказались. Странно, что вообщесоглашались переехать сюда – пусть даже с первого этажа, из квартиры надподвальным козырьком, с края света!..

Глазка на двери с огромной, жирно-коричневой цифрой «шесть»не было. Звонок не звонил. Пожалуй, Алена удивилась бы, окажись наоборот.Пришлось стучать.

– Кто там? – послышался за дверью испуганный голос, иАлена невесело пошутила:

– «Скорую» вызывали?

Дверь открылась.

Условно говоря, то место, куда Алена вступила, когда-тоназывалось прихожей. Сейчас это было что-то облезлое, темное, пугающее… Попервому ощущению помещение мало чем отличалось от подъезда – правда, здесь хотьтускло, но все же горела лампочка на витом шнуре, и Алена разглядела, что вквартире относительно чисто, даже пол подметен. У открывшей ей Светы бледное,измученное, несчастное лицо. Она была одета в свитер и брюки, на ногах –ботиночки, в которых Алена ее не раз видела, и до детективщицы вдруг дошло, чтотут какая-то ошибка: это вовсе не Светина квартира, потому что аккуратисткадоктор Львова, во-первых, никогда не стала бы ходить дома в уличной обуви, аво-вторых, она просто не допустила бы вокруг себя такого, без преувеличениясказать, хаоса.