Может быть, и так, однако, сколь нам известно, потерялсяСергиенко не в доме Бровман, а невесть где. И убит он был в неизвестном месте,а не там, где проживал. Агент поклялся, что полов в квартире Бровман не мыли «споследней еврейской Пасхи, это самое маленькое», а ведь расчленение трупа –дело кровавое, без замывания брызг крови не обошлось бы. Таким образом,первоначальные подозрения с кухарки и самой мадам Бровман были сняты.Предстояло искать других злодеев – людей хитрых и изощренных, которыепопытались с максимальной старательностью ввести правосудие в заблуждение. Ведьесли Сергиенко исчез вечером 19-го, а в ночь на 21-е были обнаружены егоостанки, это означает, что 20 августа письмоводитель никак не мог послать впрокуратуру записку, объясняющую, что в службу ходить не может, ибо прихворнули лежит, не вставая! Между тем записка такая была передана, ее своими глазамивидели товарищ прокурора Смольников и начальник канцелярии, непосредственныйруководитель пропавшего письмоводителя, а теперь увидели все участникисовещания, спешно созванного в прокуратуре.

У Смольникова и начальника канцелярии поначалу не возниклони малейшего сомнения в том, что записка сия писана рукою Сергиенко: у того былдовольно своеобразный и хорошо узнаваемый почерк. Однако теперь, сличив запискупобуквенно с другими образцами его почерка, они уверились: это умелая подделка,написанная неизвестными людьми для того, чтобы отсрочить время опознания трупа.

Высказывались, конечно, разные версии причин убийства. Неосталось без внимания и происхождение Сергиенко, его принадлежность к гонимомуплемени. Однако он ведь выкрест, так что юдофобские настроения, по большинствумнений, вряд ли могли сыграть какую-то роль. Разве что его ренегатствомвозмутился кагал… но, поскольку Сергиенко крестился уже давно, отмщение изрядноопоздало. Эта версия большинству представлялась неправдоподобной. Об ограблениитоже можно промолчать. Письмоводитель вовсе не был богат! Скорее всего, имеломесто убийство из мести или из ревности.

Слегка отвлекусь: не представляю себе женщину, которая моглабы увлечься такой незначительной личностью, как Сергиенко. Он малорослый;прежде был изрядно толст, потом вдруг резко похудел, так что после, со своимикруглыми, чуточку вытаращенными глазами, припрыгивающей походкой, лысеющейголовой и пенсне, которое вечно сваливалось с остренького носика, он болеевсего напоминал пожилого мальчика, такого живчика-перестарка. Однако мадамБровман уверяла, что какая-то любовница у Сергиенко все же была (при этом вголосе вдовы звучала истинная ревность!) – и, очень может быть, эта особа из«приличных». Ее имя и место жительства никому не известны, однако посещал ееСергиенко два раза в неделю регулярно. Очень может статься, что у этойнеизвестной дамы был муж или любовник, который выследил соперника и убил егостоль жестоким образом.

Как ни ненавижу я г-на Смольникова, как ни презираю его,должна отдать ему должное: он умен, умен бесспорно. Именно ему пришло в голову,что убийца несчастного письмоводителя должен был избавиться не только от трупа,но и от остатков одежды (напомню, что в злополучных кулях отыскались толькоштаны Сергиенко), а также и от его головы. Смольников переговорил с начальникомсыскной полиции, и тот отрядил целый отряд агентов на прочесывание насыпейвокруг железнодорожного полотна. В помощь ему были выделены также и рядовыесотрудники из наружной полиции, а также некоторое количество солдат и дорожныхполицейских. В результате этих титанических усилий вскоре были совершены новыенаходки, о которых уже упоминал в разговоре со мной Смольников: отыскали иголову убитого письмоводителя, и некий окровавленный, ссохшийся ком, которыйоказался его пиджаком, рубашкой и нижним бельем. Башмаки и шляпу найти неудалось. Вещи опознала кухарка, которая в хозяйстве мадам Бровман исполнялатакже обязанности прачки. Сама мадам засвидетельствовала, что эта рубашка быласамой нарядной у несчастного письмоводителя. И, вновь ревниво сверкнув глазами,высказала мнение, что он отправился на романтическое свидание!

По поводу этих находок состоялся весьма любопытный обменрепликами. Кто-то из присутствующих выразился в том смысле, что совершить ихпомог счастливый случай. Однако начальник сыскной полиции не без обиды ответил,что это никакой не случай, а результат самой серьезной работы. Поползай-ка пооткосам железнодорожных насыпей на протяжении нескольких верст! Был бы случай несчастный,когда бы ничего не удалось найти!

Он, безусловно, прав. В нашей работе равно важны и удача, ипостоянный кропотливый труд. Это вообще как в жизни. Но при том, как бываютлюбимцы Судьбы, так же бывают любимцы того или иного ремесла. В частности –любимцы сыска, следствия. К таким принадлежат, к примеру, Лекок и пресловутыйХольмс. Им, что называется, везет. Но это литературные герои. А из людейреальных к ним, конечно, принадлежал знаменитый сыщик прошлого века Путилин,начальник Петербургской сыскной полиции, о котором мне рассказывал отец,несколько раз встречавшийся с ним. Что же касается нас, нижегородцев… Увы, ясовершенно точно не принадлежу к любимицам сыска. Можно было бы, конечно,назвать одно имя так называемого везунчика, но оно определенно нейдет у меня сязыка.

Впрочем, вернусь к нашему совещанию.

Как стало ясно с одного взгляда на голову Сергиенко, смертьего свершилась без всякой загадочности: он был всего-навсего убит тяжелымударом, размозжившим ему лоб. Конечно, он понимал, что сейчас будет убит: лицоего было искажено неподдельным ужасом, а не только смертной судорогой. Вкарманах пиджака сыскалось несколько ассигнаций – пятерок и червонцев – илисток бумаги. Все это было настолько пропитано кровью, что превратилось вбесформенные комки. В бумаге удалось признать письмо лишь потому, чтосохранилось, не залившись кровью, одно последнее слово: упустившую…

Оно сопровождалось многоточием. Подписи далее не следовало.

Я смотрела на эту бумагу и думала, думала… И вдруг услышала,как меня окликают по имени. Обращался ко мне прокурор города господин Птицын.Прежде мы с ним вряд ли двумя словами обмолвились, обычно я читала в его глазаходно только снисходительное презрение к своей персоне, однако теперь, глянувисподлобья, немало изумилась, заметив в его взгляде самый живой интерес.

– Извините, ваше превосходительство, я задумалась и неслышала вашего вопроса, – проговорила я скованно.

– А вот об этом я вас и спрашивал, дорогая ЕлизаветаВасильевна, – приветливо проговорил Птицын. – На вашем хорошенькомличике изобразилась такая напряженная работа мысли, что я непременно долженузнать у вас: что подсказывает вам знаменитая женская логика?

«Смеется! Издевается! – промелькнуло у меня вголове. – И голоском-то каким ласковым запел… В точности как лиса, котораяпетушка сманила да унесла его за темные леса!»