«Может, плюнуть на все это? – спросила она самасебя. – Выкинуть мусор – и домой?»

Она оглянулась. Инна по-прежнему кемарила на своих газетах.

И что? Будить ее ради того, чтобы выбросить какой-тонесчастный мусор? Подруга так устает на работе! Пусть поспит.

Алена сложила свою ношу поближе к Инне и подняла с землидлинную осиновую ветку. Скорее это была тонкая стволина с развилкой на конце,идеально подходившая для задуманного.

Задумано было немножко пошарить в загадочной яме.

Зачем? А ни за чем! Просто так!

Сначала стволина выскальзывала из рук, потом Аленаприноровилась. Какое-то время она шуровала в яме совершенно впустую, потом«вилы» на что-то наткнулись, во что-то уперлись, ветка выгнулась дугой и чутьне вырвалась из рук, но тут же распрямилась, разметав по сторонам ворох листьеви открыв… голову человека, который сидел в яме, притулившись к земляной стене.

Голова была опущена так, что лицо сразу не разглядишь. Аленасверху смотрела на макушку с изрядной плешиной. Листья еще больше осыпались, истали видны плечи, обтянутые серой курткой. Отчего-то Алене показалось, чтокуртка эта – довольно дорогая. Кажется, нечто подобное она видела в «Бенетоне»…Зачем-то ей до зарезу понадобилось заглянуть в лицо человеку, который носитстоль дорогие куртки, но при этом почему-то сидит в грязной яме, прячась подворохом полусгнившей листвы.

Странное у него чувство юмора, ей-богу!

Со стороны – если бы кто-то наблюдал! – моглопоказаться, что у писательницы Дмитриевой тоже довольно-таки странное чувствоюмора. Вела она себя диковинно! К примеру, вдруг легла на землю и попыталасьзаглянуть в лицо человеку в яме.

Она смогла наконец-то рассмотреть это лицо – и рванулась,чтобы вскочить, но не смогла, потому что ей в спину словно бы воткнули кол. Онадаже не могла вздохнуть в первую минуту! Потрясение на миг парализовало ее…

Да уж, парализует тут!.. Наверное, парализует, если в яме наЩелковском хуторе, под грудой прелой листвы, ты вдруг обнаруживаешь некого-нибудь, а полномочного представителя верховной власти! ГосподинаСухаренко!

«Вот напасть! Да он преследует меня со вчерашнего дня, чтоли, этот несчастный Чупа-чупс?!» – чуть ли не в отчаянии подумала Алена.

Разумеется, она ошибалась. Никто ее не преследовал, этово-первых. А во-вторых, в яме находился не вполне Сухаренко. Это был труп.

Совещание только что началось, когда мы со Смольниковымприбыли в прокуратуру. Разумеется, сей господин (не стану приводить все теэпитеты, которые я с удовольствием бы против него употребила!) не позволил мнезаехать домой переодеться и причесаться, а, оправдываясь крайней срочностью,привез меня на совещание в том же синем платьице и с распущенными волосами.Прекрасно понимаю, что это сделано было лишь для того, чтобы довершить картинумоего унижения, но я уже довольно выказала себя перед ним слабой женщиной,чтобы закатывать новые истерики, да еще по поводу платья! Я снесла новоеиздевательство стоически. Все, что я успела, это мало-мальски привести себя впорядок в дамской комнате нашего присутствия, слегка прибрать волосы и смыть слица следы слез.

Войдя в кабинет, где уже находились господин прокурор,начальник следственного отдела, а также начальник сыскной полиции с одним изсвоих лучших агентов, я на некоторое время ненароком прервала их беседу. Всевоззрились на меня – однако вовсе не грозно и уничтожающе, как я ожидала («Вычто, г-жа Ковалевская, на дамские посиделки явиться изволили? Ну так здесь унас крайне важное совещание!»), а с неким веселым недоумением.

– Да ведь это Елизавета Васильевна, господа! –воскликнул наконец, нарушив общее молчание, старший следователь Петровский.

– Глазам своим не верю… – выдохнул начальник сыскной полицииХоботов, однако прокурор в это время сурово покашлял, призывая всех к порядку,и обсуждение моего шокирующего появления прекратилось, совещание пошло своимходом, и лишь изредка я перехватывала недоумевающие взгляды, брошенные в моюсторону, а потом, с еще большим недоумением, – в сторону привезшего меняСмольникова. Впрочем, мне теперь было не до всяких глупостей, ибо началась работа.

Квартирную хозяйку письмоводителя Сергиенко звали мадамБровман. Это была пышная, чрезвычайно низенького роста, черноволосая ичерноусая дама лет сорока, вдова известного врача. Похоже, покойный супругоставил ей вполне достаточно средств, чтобы жить не нуждаясь, и по какойпричине она пускала жильцов на постой в свою и без того маленькую, всего лишьпятикомнатную квартирку, неизвестно. Может статься, она таким образомразнообразила свое общество.

А впрочем, это ее дело.

Последнюю неделю мадам Бровман провела в Саратове, уродственницы. Воротясь, она узнала от кухарки, что постоялец ее уже три днядома не появлялся, а стало быть, у кухарки сделались внезапные вакации.

Исчезновение Сергиенко произошло следующим образом. Днемкакой-то мальчишка принес для него записочку. Воротясь вечером со службы ипрочтя ее, письмоводитель немедля смазал волосы брильянтином, щедро сбрызнулсяодеколоном и, расфрантившись, отправился в неизвестном – и невозвратномнаправлении.

Мальчишку-посыльного кухарка не запомнила. «Босяк босяком» –вот и все приметы, которые она ему дала. Записочка была на простой бумаге,плотной, желтоватой, причем адрес надписан не чернилами, а «толстымкарандашом», как выразилась повариха, к тому же крупными печатными буквами.

– Сразу видать, не от дамочки записка-то, – сообщилакухарка, а более ничего добавить она не смогла, ибо записку не читала. Не изврожденной деликатности, а потому, что была неграмотная.

С ее мнением мадам Бровман не согласилась. Если записка не«от дамочки», то чего ради Сергиенко изводить на себя полфлакона одеколону? Ивопиющий беспорядок в комнате постояльца свидетельствовал о том, что онрасшвырял свой немудреный гардероб, желая одеться как можно щеголеватей.

Впрочем, тут словам мадам Бровман вряд ли следовалодоверять. Агент сыскной полиции, посланный на квартиру вдовушки после того, какот нее приняли заявление о пропаже жильца, тщательно осмотрел все комнаты, втом числе – комнату Сергиенко, и сообщил, что «там всюду с…ч такой, чтонемудрено человека на год потерять, а то и на два».