Дописываю наутро. Вечером у меня не хватило сил перечислитьвсе события, случившиеся накануне, – столько их произошло. И, надобносказать, у меня создалось впечатление, что их теперь каждый день будетпроисходить все больше и больше!

Впрочем, по порядку. Итак, я остановилась на том, какубежала от Вильбушевич.

Оказывается, я пробыла у нее не столь уж мало времени: почтичас. Не кликнуть ли извозчика вновь? А то моя бедная Павла там небось ужесовсем голову потеряла. Как бы не кинулась заявлять в полицию об исчезновениисудебного следователя, девицы Елизаветы Васильевны Ковалевской! Ох, какпредставлю, какие громы обрушатся на мою победную головушку, так домой возвращатьсяне хочется.

Нет, все же напрасно я позволяю Павле так помыкать собой!Конечно, она моя нянюшка, она заменила мне всех моих родных, безвременноумерших, она вырастила меня, но в том-то и дело, что я уже выросла! Причемдавно. И если меня еще называют девицею, то гораздо чаще – старой девою. А явсе еще трепещу своей няньки! Уже своих детей пора бы стращать!

Вот удивительно: отчего это для мужчины возможно совмещатьжизнь семейную с работою и даже карьерным ростом, а женщине – никак нельзя? Тоесть я не говорю о людях низших сословий, обо всех этих прачках да кухарках,которые очень часто обременены или семействами, или незаконно прижитыми (в томчисле от господ своих!) детьми. Я говорю о женщинах, которые тщились получитьобразование в гимназиях или дворянских институтах, потом мечтали о дальнейшейучебе и даже умудрились, одолев предрассудки и общественное предубеждение,зачастую – перессорившись со всей родней, поступить в университеты, а то изакончить их, потом получить работу либо в медицине, либо в юриспруденции, либов образовании. Они, эти женщины, обречены на одиночество. Не могу вообразитьмужчину, который позволил бы жене, матери своих детей, ходить в присутствие,получи она хотя бы два или даже три высших образования и будь хоть доктором права!

Или то, или другое…

Ладно, что-то я задумалась не о том. «Нет, я не создан дляблаженства, ему чужда душа моя!» Я прежде всего следователь и должна думать ораскрытии преступлений. Все в моих мыслях должно быть направлено на это!

И оно направлено, ей-богу! Стоило мне только подумать окухарках или прачках, как вспыхнуло воспоминание из разговора с m-lleВильбушевич: теперешняя кухарка ее отца, какая-то Дарьюшка, прежде служила уЛешковского, брата несчастной Натальи Самойловой. Необходимо повидаться с этойсамой Дарьюшкой. Во-первых, она сможет пролить некий свет на отношенияЛешковского с сестрой. А во-вторых, у нее можно выспросить, что же произошломежду Вильбушевичем и его дочерью – и так ли на самом деле серьезен их разлад.Может быть, как следует разговорив Дарьюшку, удастся проникнуть в загадкузвонка, который я невольно приняла?

Мне захотелось вернуться домой как можно скорее. Лучше всегодумается за письменным столом, когда я могу взять перо и на листке перечислитьвсе те пункты, которые предстоит исполнить. А вот и топот копыт, стук колессзади. Кажется, меня нагоняет извозчик.

Я только успела отступить с дороги и начала оборачиваться,чтобы остановить экипаж, как гнедой конь миновал меня, я мельком отметилафигуру кучера на козлах, потом черный бок пролетки поравнялся со мной, а затемкто-то высунулся из нее, схватил меня за бока и дернул вверх с такой силой, чтоноги мои оторвались от земли, я повисла, но руки похитителя оказалисьнеобычайно крепки – и уже через мгновение я очутилась в пролетке!

Это произошло так стремительно, я была так ошеломлена, чтона какое-то мгновение во мне исчезла всякая способность к сопротивлению. Я какбы впала в некий обморок, пусть длившийся несколько секунд, но вполне довольныйдля того, чтобы неизвестный плюхнулся на сиденье, опрокинул меня к себе наколени и принялся целовать.

Он как-то умудрялся лапать меня наглыми, отвратительнымируками везде, в самых оскорбительных местах, и в то же самое время удерживать,сдавливая так, что я не могла вырваться, а только бестолково дергала руками иногами. От его поцелуев у меня, без преувеличения скажу, дыхание сперло:понятно, от крайнего моего негодования, возмущения и даже отчаяния.

Кое-как мне удалось высвободить рот от его горячих губ ивыкрикнуть:

– Негодяй! Как вы смеете! Немедленно отпустите! – но вту же минуту отвратительный поцелуй вновь закрыл мой рот.

Разумеется, тогда я не имела возможности четко размышлять,однако теперь, записывая и как бы снова переживая все случившееся, должнаотметить: никогда и представить не могла, что люди проделывают столь многоразличных движений губами ради такого вроде бы простейшего дела, как поцелуй.Видимо, в отношениях любовников этому действу придается большое значение и онимогут находить поцелуй даже приятным. Но мои ощущения приятными назвать былоникак нельзя!

Я продолжала вырываться – со всем ожесточением. Тем болеечто негодяй обладал, чудилось, множеством рук: он, повторяю, умудрялся идержать меня возможно крепко, и хватать за все выпуклости моего тела, и в то жевремя задирать мне юбки!

Ну, это уж было последней каплей, переполнившей чашу моейярости. Во мне родились новые силы к сопротивлению. Я сделала отчаянный рывок,освободила стиснутый чужими губами рот и выкрикнула:

– Возчик! Помоги мне! Я следователь Ковалевская!

В ту же секунду рот мой оказался запечатан новым поцелуем, адо слуха донесся издевательский выкрик с козел:

– Ковалевская? Следователь? Как бы не так! Знаю я этууродину! Не сумлевайся, барин: тебе досталась барышня дюже приглядная, а Ковалевскаячто? Вобла сушеная!

Да что они все, с ума сошли? Почему меня непрестанно относятк семейству рыбьих?! К тому же непременно сушеных! Уж если на то пошло, вряд лируки насильника столь охотно бродили бы по изгибам моего тела, будь там одникости, как у этих сушеных воблы и селедки!

Насильник прервал поцелуй, чтобы издевательскирасхохотаться. А потом – потом вновь прижался ко мне губами. Теперь уже к шее иплечам, которые он обнажил в порыве борьбы.

У меня прервалось дыхание, на миг почудилось, будто явот-вот потеряю сознание…

Вот написала это, перечитала – и подумала, что строчку сиюстоит непременно вычеркнуть. Может создаться впечатление, будто я лишилась силот наслаждения (отчего это пошлое слово так любят романисты и особеннороманистки?!). На самом же деле я чуть не упала в обморок от изумления! Отизумления и страшного подозрения, которые вдруг поразили меня. Голос возчикапоказался мне смутно знакомым. Да и смех негодяя, который стискивал меня чтобыло сил, – тоже!