– Что? Что подержать?

– Свою дочь, – пояснил он.

Лена увидела его профиль, когда он повернулся и передал ей младенца, завернутого в полотенце с изображениями пивных бутылок и мексиканских шляп.

– Ненавижу тебя, Чарли Бут, – произнесла она, закрыв и открыв глаза. – Ненавижу тебя.

– Нам нужно вызволить тебя отсюда, – прошептал ей врач на ухо, чтобы две дурочки не могли его услышать.

Квин наблюдал, как Люк вышел из трейлера, стирая кровь с рук кухонным полотенцем, и заговорил на холоде с Говри. Слушая доктора, Говри докурил сигарету и выбросил ее. Он схватил Люка за руку и прикрикнул на него.

Люк вырвал руку и достал из кармана брюк телефон. Говри выхватил у него телефон и бросил его как можно дальше, в лес.

Люк напустился на Говри еще энергичнее.

Говри оттолкнул Люка, вытащил из-за своего фирменного пояса пистолет и уперся стволом в лоб врача.

Люк умолк.

Он сел на ступеньки трейлера, опершись на локти. Его белая рубашка была запачкана кровью. Говри схватил его за грудки, поднял на ноги и, открыв дверь, втолкнул в трейлер.

Квин приготовился действовать. Он повесил ружье на плечо за ремень и вытащил из-за пояса револьвер 45-го калибра. Квин слышал биение своей крови, ощущал улыбку на лице. Он увидел все, что было нужно.

Квин стал бы легкой мишенью, если бы пробежал около двадцати ярдов от своего лесного укрытия до трейлера, чтобы забрать девушку с Люком и вернуться с ними к окружной дороге, где припарковал свой грузовик.

Квин взглянул в сторону Бума и кивнул.

В овраге гудели генераторы. Они находились в том старом сарае с перекошенной дверью, возле которого сидели на цепи два питбуля. Если собак спустят с цепи, придется их убить, подумал Квин. Но ему не хотелось этого. Он не должен был испытывать жалость к врагу, но понимал, что в данной ситуации собаки не виноваты.

Квин достал из кармана старую никелированную зажигалку и, обнаружив удобную тропу, стал обходить сарай. Он шел по ней в старых ботинках фирмы «Меррелс» осторожно и бесшумно. Подойдя к скоплению трейлеров, Квин услышал звук работающего телевизора. Несколько человек играли в карты. Квин заметил их через открытое окно, откуда исходило зловоние наркоты. Все мужчины были лениво расслаблены. Мусор из трейлеров и сарая сбрасывали в овраг. Из него несло так же, как из сортира.

Сквозь голые деревья проглядывало серо-голубое небо. В этом неверном свете Квин подошел к торцу сарая так незаметно, что питбули даже не подняли головы. Два больших генератора «хонда» грохотали и тряслись среди скопления канистр для бензина. В куче разного хлама он заметил пеньковый канат, отрезал от него ножом два фута и открыл бак. Свесив один конец каната как фитиль, он опустил другой его конец в бак.

Поджег свободный конец и отправился обратно в лес по той же тропе, по которой пришел, слыша смех игроков в карты и шум телевизора из другого трейлера.

Из сарая курился дым.

Через несколько минут раздался взрыв, который вымел из трейлеров мужчин. Они бежали на пожар. Двое из них палили в огонь, словно пули могли его потушить.

Квин видел, как Говри, вспотевший и без рубахи, наполняет ведра водой из речки.

– Думаю, праздник продолжается, – сказал врач, не особо воодушевленный перспективой их пребывания в лесу.

Повсюду стреляли и кричали.

– Они всегда стреляют и беснуются, – ответила Лена, кормившая грудью младенца после того, как врач объяснил ей, как это делается. – Я здесь ни при чем.

Доктор наклонился к окровавленной постели, зажав голову в руках.

– В чем дело? – спросила девушка.

– Твой любовник не позволит нам уйти, – сказал Люк. У него были ласковые зеленые глаза и прекрасные зубы.

– Он не мой любовник.

– Где же отец ребенка?

– В окружной тюрьме.

– Да, конечно. – Доктор кивнул и остановился, глядя в грязное окно. Он покачал головой и снова заходил по комнате. – Тебе немедленно нужно в больницу.

– Я чувствую себя хорошо. Мне бы только поспать.

– Ты теряешь много крови, а этот сукин сын настаивает, чтобы я смотрел за тобой здесь, – сказал врач, садясь на матрас, покрытый окровавленной простыней. Он взял Ленину руку, прощупывая пульс. – Сказал, что не хочет связываться с полицией. Но я ничего не говорил ему о полиции.

– Говри ненавидит власти.

– Он не шутит, – продолжил Люк. – Говорит, что больше всего хочет вышибить мне мозги.

– Ты женат? – спросила Лена, чувствуя облегчение, гладя маленькое розовое тельце и желая всеми фибрами души убраться отсюда с этим доктором. – У тебя красивое лицо. Такое красивое.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно, прекрасно, прекрасно.

– Ты белая, как простыня.

– Я только что родила ребенка, – сказала Лена, произнося слова так тихо, словно была не уверена в том, что может говорить. – И тебе досталось.

– У тебя есть телефон? – спросил доктор. – Мой мобильник Говри выбросил в лес.

Лена покачала головой, улыбнулась еще раз доктору, затем малышке. Прикоснулась к ее носу и маленьким ушкам, чувствуя необыкновенную близость к ней. И закрыла глаза.

– Разве малышка не прекрасна?

– У тебя есть телефон? Ты меня слышишь? Очнись!

– Ничем не могу тебе помочь, – произнесла Лена, прикрыв глаза, успокоившись и широко улыбаясь. – Мобильник в этих холмах не работает. Не проходит сигнал. Здесь как на луне. Я сказала, что ты красивый. Ты слышал это?

Квин быстро побежал от своего лесного укрытия к трейлеру, где находились Лена с ребенком и доктор, держа ружье в правой руке. Он оказался у ступенек, не услышав ни одного выстрела. Никто даже не заметил его. Он глянул в сторону леса, где ожидал Бум.

Просто кивнул, не видя друга, но зная, что тот на месте.

Квин перебросил ружье через плечо и выхватил револьвер 45-го калибра, прежде чем открыл ногой входную дверь и обшарил глазами все углы. Рваный диван и стулья, мешки для мусора и мягкие игрушки. Никого.

Он прошел по узкому коридору и пнул ногой другую дверь, за которой обнаружил Люка Стивенса в сорочке, запачканной кровью. Люк увидел его и улыбнулся.

– Ты ранен?

Люк покачал головой.

– Анна Ли позвонила мне.

Люк кивнул. Не дожидаясь благодарности, Квин широко раскрыл двери и увидел, что на кровати, покрытой окровавленными простынями, лежит девушка. На вид ей было около двадцати лет, вокруг бледного лица сбились волосы. Она держала новорожденного младенца.

Лицо было бесцветным. Глаза остекленели.