Карьера Г. А. Р. Гибба иллюстрирует два альтернативных подхода, с помощью которых ориентализм откликнулся на современный Восток. В 1945 году Гибб выступил на Хаскелловских лекциях[446] в Чикагском университете. Мир, который он исследовал, не был тем же самым, с которым Бальфур и Кромер имели дело до Первой мировой войны. Несколько революций, две мировые войны и бесчисленные экономические, политические и социальные изменения сделали реалии 1945 года безошибочно, даже катастрофически новыми. Тем не менее мы находим Гибба начинающим свои лекции под названием «Современные тенденции в исламе» следующим пассажем:

Изучающий арабскую цивилизацию постоянно сталкивается с поразительным контрастом между силой воображения, проявляющейся, например, в некоторых областях арабской литературы, и буквализмом, педантизмом, проявляющимся в рассуждениях и изложении, даже когда речь идет о тех же самых произведениях.

Действительно, среди мусульманских народов были великие философы, и некоторые из них были арабами, но это были редкие исключения. Разум араба и в отношении внешнего мира, и в отношении мыслительных процессов не может избавиться от своего сильного ощущения разобщенности, обособленности и индивидуальности конкретных событий. Это, я полагаю, один из главных факторов, лежащих в основе того «отсутствия чувства закона», которое профессор Макдональд считал характерным отличием Востока.

Также это объясняет, – и что так сложно понять для западного исследователя, до тех пор, пока это ему не объяснит ориенталист, – неприязнь мусульман к рациональным мыслительным процессам… Отказ от рационалистического образа мышления и утилитарной этики, которая от него неотделима, уходит своими корнями не в так называемый «обскурантизм» мусульманских богословов, но в атомизм и дискретность арабского воображения[447].

Это, конечно, чистый ориентализм, но даже если признать обширные познания автора в области институционального ислама, характерные для остальной части книги, предубеждения, высказанные Гиббом в ее водной части, остаются серьезным препятствием для любого, кто надеется понять современный ислам. В чем смысл «отличия», когда предлог «от» совершенно упущен? Разве нам не предлагается еще раз взглянуть на восточного мусульманина так, как будто его мир, непохожий на наш, никогда не менялся с VII века? Что же касается самого современного ислама, то, несмотря на всю сложность его понимания, что заставило Гибба отнестись к нему с такой непримиримой враждебностью? Если ислам изначально порочен в силу своей постоянной ограниченности, то ориенталист окажется противником любых исламских попыток реформировать ислам, потому что, согласно его взглядам, реформа – это предательство ислама: именно таковы аргументы Гибба. Как может восточный человек выбраться из этих оков в современный мир, кроме как повторяя за шутом из «Короля Лира»: «Они грозятся отхлестать меня за правду, ты – за ложь, а иногда меня бьют за то, что я отмалчиваюсь»[448].

Восемнадцать лет спустя Гибб предстал перед аудиторией своих соотечественников-англичан, только теперь – в качестве директора Центра исследований Среднего Востока в Гарварде. В своем докладе «Пересматривая регионоведение» он, помимо прочих высказываний (aperçus), согласился с тем, что «Восток слишком важен, чтобы оставлять его ориенталистам». Провозглашался новый, или второй, альтернативный, подход ориенталистов точно так же, как «Современные тенденции» иллюстрировали первый, или традиционный, подход. Формулировки Гибба в докладе «Пересматривая регионоведение» благонамеренны – до тех пор, конечно, пока речь идет о западных экспертах по Востоку, чья работа заключается в подготовке студентов к карьере «в общественной жизни и бизнесе». «Что нам сейчас нужно, – говорит Гибб, – так это традиционный ориенталист плюс хороший социолог, работающие вместе: между собой они смогут проделать „междисциплинарную“ работу. Однако традиционный ориенталист не будет использовать устаревшие знания о Востоке; нет, его опыт послужит напоминанием его непосвященным коллегам по регионоведению, о том, что „применять психологию и механику работы западных политических институтов к азиатской или арабской ситуации – это чистой воды Уолт Дисней“»[449].

На практике это означает, что, когда восточные народы борются против колониальной оккупации, вы должны сказать (чтобы не рисковать впасть в диснеизм), что восточные народы никогда не понимали значения самоуправления так, как «мы». Когда одни восточные люди выступают против расовой дискриминации, а другие практикуют ее, вы говорите: «по сути, все они восточные люди», а классовые интересы, политические обстоятельства, экономические факторы совершенно не имеют значения. Или же вместе с Бернардом Льюисом вы утверждаете, что если арабские палестинцы выступают против израильских поселений и оккупации их земель, то это просто «Возвращение ислама», или, как определяет это известный современный ориенталист, «исламское противостояние неисламским народам»[450], принцип ислама, закрепленный в седьмом веке. История, политика и экономика не имеют значения. Ислам есть ислам, Восток есть Восток, и, пожалуйста, верните все ваши идеи о левом и правом крыле, революциях и переменах обратно в Диснейленд.

Если подобные тавтологии, утверждения и опровержения не звучали знакомо историкам, социологам, экономистам и гуманистам в любой другой области, кроме ориентализма, то причина этому совершенно очевидна. Ибо, как и его предполагаемый предмет, ориентализм не позволял идеям нарушать его глубокую безмятежность. Но современные ориенталисты – или регионоведы, если называть их на новый лад, – не пассивно самоизолировались на языковых кафедрах. Напротив, они извлекли пользу из советов Гибба. Большинство из них сегодня неотличимы от других «экспертов» и «советников» в том, что Гарольд Лассуэлл[451] назвал «политическими науками»[452]. Так, очень быстро были осознаны возможности, открывающиеся в отношении военной и национальной безопасности для тандема, скажем, специалиста по «анализу национального характера» и эксперта по исламским институтам – хотя бы с точки зрения целесообразности, если не ради чего-то еще. В конце концов, «Запад» со времен Второй мировой войны столкнулся с умным тоталитарным врагом, который вербовал себе союзников среди легковерных восточных (африканских, азиатских, неразвитых) наций. Есть ли лучший способ обойти врага с фланга, чем играть с иллогичным восточным умом так, как только ориенталист и мог измыслить? И вот появились такие мастерские уловки, в духе метода кнута и пряника, программа «Альянс за прогресс»[453], СЕАТО[454] и так далее. Все они основывались на традиционном «знании», переоснащенном для лучшего манипулирования его предполагаемым объектом. Таким образом, по мере того как революционные потрясения охватывают исламский Восток, социологи напоминают нам, что арабы более склонны к «устным переговорам»[455], в то время как экономисты – переобувшиеся ориенталисты – отмечают, что для современного ислама ни капитализм, ни социализм не являются адекватными категориями[456]. По мере того, как антиколониализм охватывает и действительно объединяет весь восточный мир, ориенталист это проклинает не только как досадную помеху, но и как оскорбление западных демократий. Поскольку перед миром стоят важные, общезначимые проблемы