– Тебя что, везут в больницу?

– Да нет, закинут пострадавшую в аспирантское бунгало и отчалят.

– Гло, ты действительно в порядке?

– Еще в каком… Я просто счастлива.

– Что уцелела?

– А ты разве не знаешь подробности?

– Может, обойдемся без деталей?

– Ма, это прекрасные детали, самые прекрасные детали на свете.

– Гло, ты случаем не бредишь – это же массовое убийство! И где – в нашем любимом университете!

– Ма, при чем здесь убийства…

– Так объясни толком.

– Он спас меня, понимаешь? Спас.

– Кто?

– Медведь.

– Какой еще медведь?

– Обыкновенный русский медведь.

– Гло, тебя случайно не контузило?

– Ма, повторяю еще раз: меня спас тот, в которого я влюбилась вчера.

– Кареглазый?

– Он самый!

– Медведь?

– По крайней мере, так его называет Тина.

– Кстати, она-то не пострадала?

– Как всегда, Тина Маквелл отсутствовала в нужное время в нужном месте.

– Опять шутишь…

– Какие шутки. Похоже, Ти потеряла очередного жениха.

– Его застрелила сумасшедшая первокурсница?

– Нет, но он оказался замешан в этой истории. Представляешь, вот было бы смеху, если бы меня ухлопали из пистолета жениха Тины Маквелл…

– Очень смешно.

– Впрочем, трагический фарс испортил тот, которого я считала безынициативным и бесхарактерным.

– Он что, оказался единственным смелым?

– По крайней мере, человеку хватило отваги закрыть своим телом от пуль незнакомую девушку.

– Стал бы он закрывать ту, которая ему не понравилась…

– Ма, да, он совершил настоящий подвиг, но я все-таки точно не знаю, из-за любви ко мне или нет.

– Какие тебе, Гло, надо еще доказательства?

– Пока он сам не скажет, что любит, не поверю.

– Скажет, скажет – и не один раз, поверь моему опыту.

– Только бы рана у него оказалась не слишком тяжелой.

– Значит, он по-настоящему принял в себя пулю, предназначенную тебе?

– До сих пор не верю, что легко отделалась.

– Я бы, Гло, не пережила такую потерю…

– Ладно, ма, я, кажется, приехала.

– Куда? В больницу?

– Нет, домой.

А потом говорила и говорила только Маман, дорвавшаяся до любимой дочери, едва не укокошенной (трудно вообразить!) прямо в библиотеке, в читальном зале.

Говорила, говорила, говорила добрых пятнадцать минут, изливая надуманные упреки, претензии, истерики и выговоры.

Глория слушала Анфан Террибля с полным спокойствием.

Аспирантка по богатому опыту знала, что Маман почти невменяема, пока не выплеснет наносное раздражение и напускной гнев.

Но вот Маман вроде выдохлась, пройдясь напоследок по адресу луизианского губернатора, который не удосужился помочь университету в свое время установить дверные металлоискатели и усилить внутреннюю охрану.

Глория воспользовалась благоприятной паузой:

– Ко мне обещала нарисоваться Ти, и мы с ней найдем, о чем поговорить.

– Конечно, о медведе?

– Да, Ма, о русском медведе.

– Ладно, раз ты в порядке, тогда я отправлюсь к своему голландскому Тюльпанчику.

– Кажется, Ма, у нас обеих получается не просто любовь, а любовь особого сорта.

– Гло, эта участь всех потомственных селекционеров.

– Спасибо, успокоила.

– Гораздо легче вывести новый сорт роз, чем покорить мужчину, достойного рода Дюбуа.

– Как думаешь, теперь твой закомплексованный Тюльпанчик допустит Безымянную Красавицу на выставку?

– Да куда он денется!

Мать и дочь расстались, довольные друг другом и своими, такими необычными, экзотичными, неординарными мужчинами.

Весь оставшийся день Тина Маквелл провела в аспирантском бунгало подруги.

Поила ее черным кофе по мексиканскому рецепту.

Кормила фаст-фудом.

И несла разную чепуху о своих планах на будущее.

То сажала Брауна в одиночку, то на диету.

Мечтала вернуть ему шевелюру и тут же здравомысленно замечала, что на лысых меньше зарятся.

Прикидывала, за сколько можно продать рукопись о злосчастной племяннице и сколько содрать за очередное телевизионное интервью будущего мужа.

Глория же пыталась уснуть, но боялась, что во сне повторится библиотечный кошмар.

А к транквилизаторам и прочей успокаивающей химии аспирантка в силу профессиональных знаний относилась с опаской и осторожностью.

Вечером утомленную ландшафтоведку сменила Гранд Маман.

Из усадьбы доставили три бутылки старинного вина.

Хрустальные фужеры.

И варенье из розовых лепестков.

Накрыв маленький столик, энергичная Гранд Маман пристроилась на краешек постели.

– Так, деточка: розы-то оказались правы?

Бабушка поправила внучке подушку.

– Предсказали бойню…

Глория погладила заветный медальон.

– И то, что я уцелела.

– Да, деточка, да.

Бабушка поправила одеяло.

– Хорошо, что я отдала тебе фамильную реликвию.

– Да, оберег защитил не только меня.

Глория снова накрыла медальон ладонью.

– Но и моего спасителя.

– Небо знает, что делает.

Бабушка налила в фужер красного вина.

– На-ка, деточка, выпей бургундского.

Внучка беспрекословно подчинилась.

– Помнишь, как дедушка любил это винцо?

– Еще бы.

Бабушка наполнила свой фужер.

– Кстати, о твоем спасителе…

– Хочешь выпить за его здоровье?

– Разумеется.

Бабушка, смакуя и не торопясь, осушила фужер до дна.

– Кстати, о твоем спасителе.

– Ба, ты уже это говорила.

– Прости, склероз.

– А не рановато?

– В самую пору.