– Пристегнитесь, пожалуйста, – напомнила стюардесса.

– Да, конечно, – кивнула в ответ соседка синей дамы иодарила стюардессу счастливой, неприлично щербатой улыбкой. Не хватало двухверхних передних зубов.

«Вот эту я уж точно никогда прежде не видела, – отметила просебя стюардесса. – Однако что может у них быть общего?»

Спутницу синей мадам стюардесса тут же назвала бродяжкой.Она выглядела так, словно провела не одну ночь на вокзале или в аэропорту, непринимала душ, не умывалась и даже не причесывалась. Худышка, очень маленькогороста, остренький вздернутый носик, круглый лоб под реденькой желтой челкой –во всем этом было нечто убогое, потасканное, но одновременно детское,трогательное, и сама собой напрашивалась дурацкая поговорка, что маленькаясобачка всегда щенок. До старости. Стюардесса не любила банальных поговорок,однако они лезли ей в голову кстати и некстати.

Казалось, кто-то зло подшутил, и девочка-подростокпроснулась однажды старушкой. Так и осталась жить – постаревшим ребенком, неснимая подростковых рваных джинсов, дырявых кроссовок и вылинявшего свитерка сзаплатками на локтях. Детская угловатость еще не успела отшлифоваться,округлиться зрелыми женскими формами, а все уже сморщилось съежилось, зубывыпали, волосы поредели, вокруг голубых, наивных глазок залегли грубые морщины.

Впрочем, никто не шутил. Кому охота, в самом деле, колдоватьнад чужой жизнью? Со своей бы разобраться. Девочка-старушка сама это выбрала.Некогда ей было взрослеть. Не было сил отказывать себе в баловстве, в выпивке,в наркотиках, в случайных интрижках. Жалко было тратить время на здоровый сон,лень вымыть голову и даже почистить зубы после очередной веселой ночи.

Сам собой напрашивается вопрос: кто из них двоих разумнейраспорядился собственной жизнью? Кто из них веселей и счастливей? Нищаядевочка-старушка или богатая холеная дама? Бродяжка хихикает, не стесняясьщербатого рта. У дамы в глазах целое море грусти.

Фантазерка-стюардесса моментально наградила их общимдетством. Обе из небогатых интеллигентных семей, пожалуй, не провинциальных, астоличных, судя по московскому выговору, по той особой жесткости согласных иудлиненной, немного задумчивой растяжке гласных. Да, безусловно, москвички.Ровесницы. Учились в одном классе. Отличница и двоечница. Обе были хорошенькие,умненькие, каждая имела свой шанс. Но отличница, кроме шанса, еще имела головуплечах. И карабкалась по жизни, продирая себе путь, вкалывая, словно неутомимыймуравей. Поступила в престижный институт, вышла замуж за правильногоположительного человека. Училась, работала, не позволяла себе ни на минуткурасслабиться. Диета строжайшая, гимнастика каждое утро. Всегда чистые волосы.Ни одного гнилого зуба во рту. Кремы, маски, витамины. Восемь часов сна, неменьше и не больше.

А бродяжка, глупая стрекозка из басни Крылова, лето целоепропела, оглянуться не успела… Однако стоп. Все-таки кому из них двоих «катит вглаза» лютая зимняя тоска? То-то и оно, что вовсе не легкомысленной стрекозке…

Стюардесса еще раз прошла мимо, проверила ремни у всехпассажиров в своем салоне и еще раз оглянулась на странных собеседниц. Ейнравились такие парадоксы, такие выверты реальности. Ты не ждешь чудес, всеясно и подвластно нескольким плоским истинам, втиснутым в банальные поговорки.Но жизнь вдруг становится с ног на голову, показывает королевские кружеваиз-под нищенских лохмотьев, выпускает на свет Божий дюжину белоснежных голубейиз черного глухого ящика. Богатая красавица оказывается во сто крат несчастнейнищей дурнушки.

На время взлета стюардесса села, пристегнулась, прикрылаглаза и обнаружила, что до нее отчетливо доносятся их голоса, их оживленныйразговор. Конечно, нехорошо подслушивать, однако куда денешься, если слышнокаждое слово? Все остальные пассажиры дремали или читали, а эти все не моглинаговориться.

– Послушай, а где ты взяла этого гомосексуалиста с«Запорожцем»? – спросила синяя дама.

– Почему ты решила, что он гомик? – хихикнула бродяжка.

– У него грим на лице.

– Надо же, а я не заметила. – Тоже мне, художница… Может, утого бомжа с родимым пятном тоже был грим?

– Перестань. Бомж был натуральный, и пятно натуральное. Атот тип с «Запорожцем»… да что я, в самом деле, разглядывать его буду?

– Так где ты его подцепила?

– Мы же решили, что я закажу такси. Ну вот, я прошлась постоянке у гостиницы. Спрашивала всех подряд, сколько это будет стоить –подъехать завтра к концертному залу и оттуда в аэропорт. Все заламывали такиесуммы, что у меня волосы вставали дыбом. Я просто из принципа не хотела имуступать. А этот попросил немного.

– Значит, ты решила сэкономить.

– Конечно. Я же не такая богатенькая, как ты.

– Прости, но расплачивалась я…

– А разве плохо, что я сэкономила твои деньги? Кто-то нажалкнопку вызова, и стюардессе пришлось уйти в другой конец салона, не дослушавразговор.

Веронике Сергеевне было тридцать семь, но выглядела она летна десять моложе. Прямая, тонкая, легкая, никаких морщин, чистая гладкая кожа.Довольно широкие бархатно-черные брови, и такие же черные густые ресницы, нетребующие туши. Это создавало странный контраст со светлыми, орехового оттенкаволосами и светло-карими глазами, цвет которых менялся в зависимости отосвещения. В полумраке они казались почти черными, как горький шоколад, приярком солнце становились прозрачными, как гречишный мед.

Впрочем, ничего шоколадного и медового не было в ее взгляде.Она редко улыбалась, и лицо ее казалось слишком строгим для молодой красивойженщины, у которой все в порядке.

На самом деле, Ника родилась с такими глазами. И в пять лет,и в пятнадцать у нее был взгляд сорокалетней женщины, грустный, бесстрашный,всепонимающий.

– У этого ребенка невозможные глаза, – сказал СергейАлександрович Елагин, когда впервые увидел свою дочь, недельного младенца. Онпобаивался младенцев. Не знал, как притронуться, как взять на руки. Девочкаказалась ему такой хрупкой и беззащитной, а собственные руки такими грубыми инеловкими, что Сергей Александрович только смотрел на ребенка. Любовался.Пытался угадать, что там происходит в новорожденной таинственной душе, какпреломляется мир этим странным взглядом. Елагин даже стихотворение написал отом, что глазами детей глядят на людей ангелы. Впрочем, в ангелов он не верил.Это был просто поэтический образ.

Только через месяц он решился взять дочь на руки. Егопопросил об этом корреспондент популярного молодежного журнала. Это тактрогательно – известный поэт, киносценарист с семейством. Жена, молодая, оченькрасивая киноактриса Виктория Рогова, и крошечная девочка, младенец вофланелевом чепчике, с огромными, невозможными глазами.