– И больше ты никогда его не видела? Ни до, ни после?

– Никогда, – Зина тяжело вздохнула. – Ну что, гражданинследователь, мне можно больше не рассказать все эти жестокие подробности? Тыведь даже не Оросила, как я живу, чем занимаюсь. У меня, между прочим, квартирасгорела. И друг детства погиб. Я, в отличие от тебя, соображаю сейчас довольноскверно. Горе У меня, понимаешь? А вообще, до Никиткиной смерти, все шлонеплохо. У меня такой закрутился безумный роман с одним мальчиком из Питера,такой роман… Пятьдесят лет ему, гениальный музыкант…

– Подожди, – болезненно поморщилась Ника, – ты нерассказала, как вы встретилась с Никитой. Ведь вы не виделись лет пять, неменьше. Он тебя специально разыскивал?

– Нет. Мы встретились случайно, в пельменной. Это былапотрясная история. Я убираю со столов, и вдруг какой-то пижон мне говорит:послушайте, сударыня, вы не могли бы погодить со своей тряпкой? Я ведь ем, атряпка ваша воняет нестерпимо. Ну, я готова была рявкнуть, мол, что за дела,голубчик, я протираю столы, когда мне нужно. А потом вгляделась, смотрю –батюшки, Никитка!

– Зинуля, ты что, работаешь уборщицей в пельменной? – тихоспросила Ника.

– Подрабатываю, – Зинуля виновато опустила глазки, но тут жевскинула их и весело рассмеялась, – ты же знаешь мою страсть к пельменям.Любимое блюдо с детства. И потом, мне фактура нужна. Там такие типажи, умереть– не встать. Пельменные морды на Арбате идут по сто пятьдесят, если графика. Аодин штатник выложил мне триста баксов за акварельную рожу. Портрет. Я бабкуЗаславскую писала, партийная сучка, из бывших. У нее крыша поехала на старостилет. А морда – та-акой сюр, особенно, когда хорошо выпьет, щеки надувает ипролетарские песни поет… В общем, я написала неплохой портрет. Правда,неплохой. Даже продавать жалко было. Но я еще напишу. Знаешь, как назвала?«Русь уходящая», в стиле передвижников, но немножко под Малевича.

– Никита тебя расспрашивал о чем-нибудь? – перебила Ника.

– А как же! Мы с ним сутки протрепались, не отходя от кассы.

– О чем?

– Так… юность вспоминали, дворницкую мою тебя, Гришаню, –Зина вдруг беспокойно заерзала, – хочешь травки покурить?

– Обыкновенной сигаретой не обойдешься? – Ника достала изсумочки пачку «Парламента».

– Нет, – помотала головой Зинуля, – я уж лучше своего«Беломорчику».

В «беломорине» была какая-то трава. Приторный запах сразурастекся по пельменной. В их сторону стали коситься работяги, сидевшие задальним столиком.

– Загаси, пожалуйста, – попросила Ника, – потерпи.

– И не подумаю, – фыркнула Зинуля, – у нас, кажется,свободная страна. Это мое дело, что курить.

– Ладно, – легко согласилась Ника, – твое дело. Скажи, апочему ты не обратилась к следователю? Почему не показала записки?

– Ну, опять ты за свое! Я же тебе только что ясно объяснила:меня попросили молчать об этом. Там сказано: следствию удобней, если смертьРакитина Никиты Юрьевича будет выглядеть как несчастный случай. А вообще, тамнет никакого следствия. Дела не возбудили. Слишком высокого ранга заказчикубийства, слишком хлопотно сажать его на скамью подсудимых.

Ника заметила, что Зинуля почти дословно цитирует то письмо,которое ей, в общем, читать не следовало. Его просили передать Нике в запечатанномконверте.

Впрочем, Ника ведь сама только что повторила вслух некоторыефразы. Ей хотелось попробовать на вкус стиль анонимного послания, чтобы хотькакая-то догадка мелькнула в голове, кто писал и зачем. А Зинуля сразузапомнила. У нее всегда была отличная память.

– Где ты остановилась?

– В лучшей гостинице. У меня ведь от тех семисот осталаськуча денег. Я не стала покупать обратный билет. Я решила, ты сейчас богатенькаяу нас. Мы же все равно вместе полетим в Москву. Я правильно решила?

– Да, конечно…

Дома, до возвращения мужа, Ника стала названивать в Москву.Сначала набрала по инерции номер квартиры Ракитиных, который знала наизусть.Там были тоскливые протяжные гудки. Трубку никто не брал. Потом, дрожащимируками листая старую записную книжку, отыскала номер Никиткиной бывшей женыГалины, и ей тут же ответил детский голос. Это была Машенька, двенадцатилетняяНикиткина дочь. Она ничуть не удивилась звонку.

– Вероника Сергеевна? Здравствуйте. Вы уже знаете про папу?Похороны в среду, в одиннадцать, на Востряковском кладбище.

Голос у девочки был совершенно деревянный. Ника не решиласьзадавать ребенку никаких вопросов.

Гриша вернулся поздно. Щеки его порозовели, аппетит былотличный.

– Ты сделала большую ошибку, что не поехала со мной, –сказал он, сочно целуя ее в губы, – я минут двадцать поплавал в реке послебаньки. Заметь, не просто окунулся и выбежал, а поплавал. Вода ледяная, нотакая мягкая, чудо.

– Молодец, – слабо улыбнулась Ника и подумала: «Знает илинет?»

– Все-таки наша сибирская парная – великое дело, – продолжалон, – ни с какой сауной не сравнить. Особенно если грамотно поддавать давеничком хорошенько… ох, прямо как будто заново родился. Борисыч, банщик,знаешь что придумал? Воду для пара настаивает на клюквенных листочках, плюспочки березовые, и хвои молодой совсем чуть-чуть. Да, ты представляешь, я,оказывается, за последние десять дней потерял четыре с половиной килограмма,догадался взвеситься в бане. Теперь хорошо бы удержать форму не набрать опять…

– Три дня назад погиб Никита Ракитин, – тихо произнеслаНика.

Улыбка сползала с его лица мучительно медленно было видно,как не хочется ему переходить от приятных банных впечатлений к другому, совсемнеприятному разговору. Он долго молчал, пока наконец лицо его не приобрело серьезное,озабоченное, приличное случаю выражение.

– Да, я уже знаю. Если честно, не хотел тебе говорить перединаугурацией, но, оказывается, уже сообщили. Кто, если не секрет?

– Мне позвонили из Москвы, – она еще не решила, стоит лискрывать от мужа Зинулин приезд и анонимки. Но уже сказала не правду и сразуподумала, что так будет лучше.

– Кто тебе позвонил? Родители его, насколько мне известно,сейчас в Вашингтоне.

– Машенька.

– Странно. Что это вдруг? И откуда у нее этот номер? –удивился Григорий Петрович.

Ника промолчала. Гриша смотрел ей в глаза нежно и тревожно,и ей стало немного стыдно. Лучше бы сразу сказать ему правду, не врать, невыдумывать, не прятать глаза. Впрочем, не стоит эта правда его нервов, особенносейчас. Довольно с него напряженных месяцев предвыборной борьбы и предстоящихпроблем на новой должности.