Галина Борисовна еще долго не унималась. Когда все загремелистульями, поднимаясь, она продолжала кричать, что это дело так не оставит,пойдет по инстанциям. Но никто ее уже не слушал.

Егоров взял отпуск за свой счет и почти месяц провел с Федейв больнице. Официально посещение реанимационного отделения было запрещено.Родителей пускали в палаты только в качестве уборщиц и сиделок. Хочешь быть сосвоим чадом – изволь мыть полы и кафельные стены до зеркального блеска, таскатьгоршки и судна, в общем, выполнять самую черную работу, ухаживать не только засвоим, но за всеми детьми, к которым родители не приходят, да еще не забывайприносить подарки персоналу, особенно сестре-хозяйке, от второй зависит, пустяттебя завтра к твоему ребенку или скажут «не положено».

Поздними вечерами, возвращаясь домой, он часто доезжал своюстанцию, засыпал в вагоне метро. Но это было даже к лучшему. Усталостьпритупляла страх. Прошла неделя, а врачи все еще не гарантировали ему, что Федябудет жить. О возвращении здоровья, физического и психического, речи вообще нешло.

Его постоянно мучила мысль, что надо предпринять какие-тошаги по поиску Оксаны и Славика. На официальную помощь надежды не было. Норазорваться он не мог. Просыпаясь утром, он мчался к Феде в больницу. Емуказалось, если он сегодня не приедет, оставит ребенка там одного, произойдетсамое страшное. И он откладывал поиски на потом.

У него сложился более или менее определенный план. Кактолько врачи скажут, что опасности для жизни нет, он перестанет приходить вбольницу каждый день, попросит соседку Марию Даниловну поездить вместе в метропо той линии, на которой она увидела Федю с нищими. Возможно, кого-то из этихнищих она сумеет узнать, вспомнить. А дальше можно попытаться выяснить, как кним попал ребенок, где они его подобрали.

Однажды, сидя в глубине полупустого вагона, он услышалжалобный детский голосок:

– Граждане пассажиры! Извините, что обращаюсь к вам…

Он открыл воспаленные глаза и увидел девочку лет двенадцати.Она шла согнувшись. К спине ее был платком привязан спящий младенец. ИванПавлович машинально сунул руку в карман, нащупал мелочь. Девочка заметила это,ускорила шаг, чтобы подойти к нему. Когда она была совсем близко, Егороввздрогнул так сильно, что несколько приготовленных монет выпало. На девочкебыла Федина куртка.

Два года назад он купил сыновьям отличные пуховички вдорогом магазине в Осло. Легкие, теплые сверху специальная непромокаемая,непродуваемая ткань, внутри настоящий гагачий пух. Множество карманов,светоотталкивающие серебристые нашивки чтобы ребенок был виден в темноте, когдапереходит дорогу. У Славика была зеленая куртка, у Феди синяя.

Синий пуховичок на нищей девочке был порван и запачкан, какбудто нарочно. В сочетании с мятой юбкой до пят он выглядел вполне нищенски,хотя стоил почти четыреста долларов.

Девочка наклонилась и стала быстро, проворно собирать монетыу ног Егорова. Ребенок, привязанный к ее спине, чуть не выпал при этом головойвниз, но продолжал очень крепко спать.

– Осторожно, ты его сейчас выронишь, – тихо произнес Егоров.

Девочка сверкнула на Ивана Павловича злыми взрослыми глазамии бросилась к выходу. Поезд выезжал из туннеля. Егоров встал и, стараясь неспешить, направился к соседней двери. Никакого определенного плана у него небыло. Он знал только, что действовать надо очень осторожно. Девочка,разумеется, не одна. На станции ее могут ждать взрослые, он читал где-то, что унищих своя мафия, и детишки, которые попрошайничают в метро и в электричках,обязательно имеют взрослых покровителей-профессионалов. Эти взрослые отнимают уних собранные деньги и взамен обеспечивают ночлег, еду, одежду и относительнуюбезопасность. К милиции обращаться бесполезно. Нищие отстегивают милиционерамна своей территории приличные суммы.

Двери открылись. Девочка вышла и быстро пошла в конецплатформы. Егоров заметил, что там, у выезда из туннеля, на лавке, сидит,болтая ногами, мальчишка-оборвыш лет пяти и жадно, быстро поедает картофельныечипсы из большого пакета.

– Девочка, ты не знаешь, как мне лучше доехать до станции«Домодедовская»? – громко спросил Иван Павлович.

– По схеме смотри! – буркнула она не оборачиваясь.

– Подожди, я приезжий, у нас нет метро, я в этой вашей схеменичего не понимаю. Я заблудился, второй час езжу, помоги, я заплачу сколькоскажешь.

– Ну-у, ты тупой, блин, – фыркнула девочка, однако все-такиостановилась, повернулась к Егорову лицом, – полтинник дашь, объясню.

В глазах ее застыла такая взрослая, такая наглая усмешка,что Егорову стало не по себе. А со скамейки слышался заливистый смех мальчишки:

– Ийка, убью, заязя, че пойтинник, бьин, пусть сто дает!

– Я могу и сто, – быстро заговорил Егоров, – скажи, откуда утебя эта куртка? Не бойся, я не отниму, только скажи.

– Кто ж тебя боится, блин? Двести, – тихо и серьезнопроизнесла девочка, продолжая смотреть Егорову в глаза.

– Хорошо, двести. Я знаю, что куртку эту ты сняла смальчика, которого подобрали и заставили просить милостыню вместе с вами. Гдеего подобрали? Мне нужно знать только это.

– Давай деньги, узнаешь.

Егоров потянул ей две купюры по пятьдесят тысяч. Грязнаяхудая лапка сцапала деньги моментальным красивым движением циркового фокусника.

– А остальное? – нервно сглотнув, спросила девочка.

– Когда скажешь, получишь.

– Пацанчика подобрали на вокзале. Все, давай еще сто.

– На каком вокзале?

– На Белорусском, блин. Давай деньги. Егоров протянул ейсотенную. Девочка, не оглядываясь, рванула в закрывающиеся двери последнеговагона. Вслед за ней протиснулся в поезд мальчишка и даже успел показать Егоровунеприличный жест сквозь стекло.

– Ийка-заяза, убью, все хозяйке сказю. Скойко взяя? – жаркошептал Борька-цыган, пока Ира пела свою обычную жалобную песню:

– Граждане пассажиры…

Она сделала вид, что не слышит Борьку. Она медленно пошла повагону, размышляя о том, что она все-таки везучий человек. Дурачкам-то везет,но и умным тоже иногда.

Мало того, что досталась такая классная курточка, ещепопался этот придурочный длинный летчик. Она ведь испугалась сначала, когда онс ней заговорил. Сразу поняла: врет мужик. Никакой не приезжий. Разве обманешьИрку, которая выросла на вокзале? Сначала испугалась, вдруг он маньяк? Потомнапряглась, вдруг сейчас куртку отнимет?

Не отнял, наоборот, двести рублей дал, считай, просто так.Поверил на слово. А она хорошо сообразила назвать не Казанский, где все еезнают, а Белорусский, где она сроду не тусовалась.