Хозяйка больше не кричала. Поджав ноги, она сидела на диване и смотрела на него испуганно. Глупая. Он здесь как раз для того, чтобы она ничего не боялась. Неужели не понятно? Поднявшись, пес подошел к дивану и примирительно лизнул ее руку, потом уронил свое тяжелое тело рядом, шумно вздохнул, пристроил голову на лапы и прикрыл глаза. Он-то знал, что все сделал правильно.

Конечно, Карина ее заложила. По-другому и быть не могло. Ее опять вызывали. Слава богу, не в отделение, а всего лишь в директорский кабинет, в котором временно разместилась милиция.

Магазин закрыли якобы на учет. Арендаторы маялись от безделья, опергруппа что-то искала. Мышьяк нашли еще вчера. Он оказался в сахарнице, причем именно в той, что, по просьбе Мули, принесла Неля. Сахарница принадлежала лично Муле. Определить был ли там мышьяк до того, как Неля взяла сахарницу в руки, или она сама же его и насыпала, было трудно, но оперативники очень старались. Неле теперь доставалось больше всех. Ее даже увезли куда-то на специальной машине под любопытные взгляды сотрудников.

– Посадят теперь Нельку, – мрачно предрекла Галина.

– Не каркай. Может, она совсем ни при чем, – оборвала ее Дина.

Галя спорить не стала. Милиция уже знала об увольнении. Галя не стала этого скрывать на допросе. Но почему-то Неля вызывала жалость, и Галину сторонились.

Про Нелю Глашу тоже спросили. Что да как, по какой причине расстались. Глаша ответила обтекаемо. Нашел, мол, человек место получше, а остальное ей неведомо.

– Странно. И недели у Трясковой ваша Неля не протянула, – недоверчиво ввернул следователь, тряхнув давно не стриженной шевелюрой.

– Ну, это уж их дела, – не стала Глаша вдаваться в подробности. Ей вообще было трудно сосредоточиться, так как, идя сюда, она столкнулась в коридоре с Райским. Он даже не поздоровался, взглянул на нее с презрением. Почему-то ее это задело. Сейчас неожиданная обида мешала ей быть собранной, как того требовала ситуация, она часто ошибалась в ответах и путалась.

– Скажите, Амалия Тряскова и Элла Флоринская были подругами? – огорошил ее следователь.

– Не знаю, – соврала Глаша сгоряча. – Я видела Эллу лишь однажды, в гостях и практически с ней не общалась.

– Там же присутствовала и Тряскова. Вы разве не заметили? Это ведь было в тот день, когда Флоринскую пытались отравить? Странное совпадение.

– Но ведь ее не отравили? – уточнила Глаша, стараясь казаться спокойной.

– Это просто везение, – протянул следователь, поигрывая дешевой шариковой ручкой. – Дочь Трясковой собщила, что насчет того, что мышьяк находился в солонке, первой догадались именно вы. Так?

– Да, – подтвердила Глаша неохотно, предвидя следующий вопрос. И он последовал.

– Вы всегда такая догадливая?

– А что?

– То, что вы могли заранее знать про мышьяк. Элла не умерла. Замысел раскрылся, и вы поторопились отвести от себя подозрения.

– Это обвинение?

– Нет, ну что вы. Просто предположение. Всякое, знаете ли, бывает.

Глаша ему не поверила. Ведь она присутствовала при обоих отравлениях, и это казалось следователю подозрительным. Учитывая скандальную историю с кражей бизнес-идеи, о которой ему наверняка уже донесли, Глаша являлась почти идеальным кандидатом в подозреваемые. Она даже удивлялась, отчего ее до сих пор не упекли в каталажку на пару с Нелей.

– А как вам кажется, могла ваша бывшая продавщица насыпать яд в сахарницу? – спросил он, словно прочитав ее мысли.

Глаша поморщилась.

– Нет… Не знаю… Зачем ей это делать?

– Чтобы отомстить. Ведь ее дважды несправедливо уволили за короткое время.

– Это глупо. Тогда ей нужно было травить нас обеих.

– Ну, мало ли. На Тряскову она надеялась, а перед вами могла испытывать чувство вины, что делало увольнение в вашем случае отчасти справедливым. Как ни крути, а сахарницу на стол принесла она.

– По просьбе Трясковой, – напомнила Глаша.

– Ну и что? Мышьяк был только сверху и должен был достаться тому, кто возьмет сахар первым. Как вы полагаете, зная Тряскову, позволила бы она кому-либо опередить себя? Она ведь была, как бы это выразиться, собственницей?

– Все равно Нелина виновность выглядит сомнительной. Зачем ей подставляться и нести отраву на общий стол, туда, где сидит куча потенциальных свидетелей?

– Может, ее допекло? В состоянии аффекта человек совершает и большие глупости.

– Все равно ерунда. В конце концов, Муля не пила отраву.

– В ее чашке оказалась лошадиная доля мышьяку. Она все-таки зачерпнула сахар первой. Именно это спасло вашим коллегам жизнь.

– Тогда я вообще ничего не понимаю.

– Вы о чем?

– Тот, кто собирался ее отравить, должен был видеть, что дело сделано. Она положила яд в свою чашку. Зачем тогда было убивать ее другим способом?

– Ее никто не убивал. Это был несчастный случай, – напомнил следователь.

– Может быть.

– Опять в детектива играете, Морозова?

– Нет. Имею я право на собственное мнение? Я просто думаю…

– И до чего додумались?

– До того, что убийц могло быть двое. Причем друг о друге они не знали, действовали каждый по собственному сценарию.

– Это все? – съязвил следователь.

– Нет, – ответила Глаша резко. – Тот, кто подсыпал мышьяк, на вечеринке не присутствовал. Иначе все бессмысленно.

– Что именно?

– Убийство в туалете.

– Сколько можно повторять, Морозова, не было убийства. Не бы-ло!

– Я помню.

– Вот что, мисс Марпл, или как вас там. Вы сами себе противоречите. Следствие – не игра. Тут фактами оперировать надо. А факты говорят, что никого постороннего в магазине в тот вечер не было. Ключ у вас – один на всех. И он все время находился у вашего замдиректора. А может, был запасной?

– Не знаю. Спросите у Ларисы.

– Обязательно. А теперь ответьте мне, кто, по вашему мнению, мог ненавидеть Тряскову до такой степени, что решился на преступление.

– Вы разве еще не в курсе?

– Я хочу услышать ваше мнение. Так кто?

– Да все. Тряскова была настоящей мразью, хотя о мертвых плохо не говорят.

– Конкретнее, пожалуйста.

– Повторяю, ее все ненавидели.

– И вы?

– И я в том числе. Но я не могу назвать никого, кто ненавидел ее настолько сильно, чтобы убить. Для этого нужна причина посерьезнее мелких пакостей, на которые она была великая мастерица.

– Деньги, например?