— О, я вижу, у меня есть соперник! — протянул Кингсли.

— Да так, пустяки. Это от парня, с которым мы едва знакомы,— пробормотала Блисс.

Само собой, второй букет был от Моргана, который все времяслал ей цветы из своего общежития на Род-Айленде.

«Всегда думаю о тебе. С любовью, М.»

, — гласила прикрепленная к букету записка.

Кингсли вручил свой букет лично.

— Жаль, что не зеленые — они бы подошли тебе больше. Этотцвет не идет к твоим волосам.

— Ничего страшного, — пробормотала Блисс.

Она до сих пор не могла понять, как же относится к Кингсли.Проводя время с ним, она казнила себя за то, что предает память Дилана.

Раздав все букеты среднего размера, посыльные занялиськалибром побольше — не то три, не то четыре дюжины мегабукетов и роз самогонасыщенного алого цвета. И похоже, на всех красовалось имя Мими Форс. Вскореокрестности ее стола начали напоминать гостиную в день похорон.

— Ну, вроде все, — буркнул мистер Корган.

— Погодите, еще один остался, — возразил посыльный, заносясамый дорогой букет из всех: из двух сотен роз трехфутовой высоты — белых,нежнейшего оттенка слоновой кости. Девушки попадали в обморок от восторга.Парни практически никогда не покупали белых роз. Это было слишком серьезнымобязательством. Но этот букет просто-таки трубил во всеуслышание о покоренномсердце.

Посыльный поставил букет перед Шайлер. Мими приподнялабровь. Лотерею роз всегда выигрывала она. Что все это значит?

— Это что, мне? — переспросила Шайлер, потрясенная размерамибукета.

Она сняла карточку, прикрепленную к самой высокой розе.

«Шайлер, которая не любит любовных историй».

Подписи не было.

Мими свирепо взглянула на свои красные букеты; цветы словнобы съежились под ее взглядом. Ей не надо было долго гадать, кто прислалослепительно белые розы этой маленькой твари. Белое — свет. Белое — любовь. Белое— навеки.

Пора браться за осуществление ее плана.

Проходя мимо стола Шайлер, Мими притворилась, будтоспоткнулась, и, уцепившись за спинку стула Шайлер, прихватила и прядь ее темныхволос.

Шайлер вскрикнула от боли.

— Осторожно, — хмыкнула Мими, надежно спрятав прядь в руке.

Теперь скоро!..

Освоив первую составляющую контроля, Шайлер перешла ковторой, внушению. Второй принцип заключался в способности насаждать семенасвоих идей в чужой разум.

— Именно так мы побуждаем Красную кровь совершенствоваться вмастерстве, искусстве и красоте, — поведал ей дедушка. — Мы используемвнушение. Это полезный инструмент. Большинству людей не нравится думать, что ихидеи на самом деле принадлежат не им, потому мы внушаем им нужные мысли. Еслибы мы этого не делали, у людей никогда бы не было ни «Нового курса», нисоциального обеспечения, ни даже Линкольн-центра.

Освоить внушение оказалось еще сложнее, чем научитьсятелепатии. Лоуренс объяснил, что делать это нужно очень осторожно, чтобы улюдей не было ощущения, что ими манипулируют.

— Рекламу, действующую на подсознание, изобрел один из нас,конечно же, но когда краснокровные раскусили эту хитрость, то тут же запретилиее использовать. А жаль.

Накануне вечером Лоуренс предложил девушке внушитьчто-нибудь Андерсону. Несколько часов Шайлер пыталась не только поймать сигналсвоей мишени, но и что-то послать ему, затем Андерсон внезапно встал, сказал,что ему хочется выпить чаю, и поинтересовался, не сделать ли чашечку ещекому-нибудь.

Когда он вышел, Лоуренс взглянул на внучку.

— Это была ты?

Шайлер кивнула. У нее ушли едва ли не все силы, чтобыпередать одну простую просьбу.

— Хорошо. Завтра мы перейдем от дневной гастрономии к болееважным делам.

На следующий день в школе усилия, затраченные на внушение,взыскали с Шайлер свою дань. Когда она после третьего урока спускалась позадней лестнице, у нее внезапно закружилась голова. Девушка потеряла сознание ирухнула бы с лестницы, если бы ее не подхватил Джек Форс.

— Держись! — сказал он. — Что с тобой такое?

Шайлер открыла глаза. Джек встревожено смотрел на нее.

— Я оступилась... потеряла сознание.

Девушки на лестничной площадке обменялись понимающимиулыбками. Обмороки были в школе обычным делом — и красноречивым признакоманорексии. Конечно же, Шайлер ван Ален страдает расстройством пищевода. Слишкомуж эта мерзавка тощая!

— Давай я отвезу тебя домой, — предложил Джек, помогая ейвстать.

— Нет... Оливер... мой проводник... он может... это пустяки,ничего страшного, я просто слишком много работала над контролем, — с трудомпроизнесла Шайлер.

— По-моему, Оливер сейчас читает доклад на урокеанглийского, — сказал Джек. — Но если хочешь, я могу вызвать его оттуда.

Шайлер покачала головой. Нет, это будет нечестно — проситьОлли получить плохую отметку только потому, что она вдруг занемогла.

— Ну, слушай, брось ты, давай я поймаю такси и довезу тебядо дома.

Лоуренс сидел у себя в кабинете и что-то писал, когда к немупостучалась Хэтти.

— Мисс Шайлер вернулась, сэр. Кажется, с ней что-тослучилось в школе.

Лоуренс спустился вниз и обнаружил там Джека Форса с Шайлерна руках. Джек объяснил, что в такси по дороге домой девушка заснула.

— Кстати, я — Джек Форс, — представился он.

— Да-да, я знаю, кто ты. Положи ее вот сюда, на диван, —велел Лоуренс, проведя Джека в гостиную. — Ты молодец.

Джек бережно положил Шайлер на обитый бархатом диван, аЛоуренс укрыл ее вязаным шерстяным пледом.

Шайлер была так бледна, что ее кожа казалась прозрачной, асквозь опущенные темные ресницы проступали слезы. Дышала девушка неровно и какбудто с трудом. Лоуренс положил холодную руку на ее горячий лоб и попросилХэтти принести термометр.

— Она вся горит, — сдавленным от волнения голосом произнесон.

— Она потеряла сознание в школе, — объяснил Джек. — В таксис ней вроде бы все было в порядке, но потом она сказала, что ее клонит в сон,и... ну, вы сами видите.

Лоуренс нахмурился еще сильнее.

— Она сказала, что работала над контролем. — Джек внимательновзглянул на Лоуренса.

Лоуренс кивнул.

— Да, мы с ней упражнялись.

Он сел рядом с внучкой и осторожно вставил термометр междузапекшихся губ.