– Девочки в наше время прокалывают, – сказала одна из них.

– Это можно, – добавила другая.

– Не будь глупышкой, это не больно, – сказала третья.

– Вы себе не прокалывали, – сказала я, и правда, у них ни у кого уши не проколоты, потому что они, конечно, знали то же, что и я, и не прокалывали, потому что они колдуют. Они ведьмы, наверняка, а до сих пор так хитро скрывали, что я, глупая, не догадалась. Должна была заподозрить, потому что их трое, и потому что они не позволяют мне стряпать, и, главное, потому что они все живут здесь и распоряжаются Даниэлем. А я совсем упустила это из виду, потому что они такие пустые, английские и улыбаются, и все это прошло мимо меня, потому что я поверила, что у них на уме только выигранный Скоттом кубок.

Они, верно, перепугались, когда Даниэль взял меня в дом. И отправили в Арлингхерст, подальше от магии и от себя тоже. Но получилось не так удачно, как они надеялись. Они, должно быть, прознали, что я колдовала на карасс, хотя могли не знать, что это такое, только что я к нему тянусь. А теперь они решили полностью меня подчинить, вот зачем эти сережки.

– Тогда это было не в моде, – говорила одна.

– А теперь все девочки носят.

– Тебе очень к лицу будут жемчужины нашей мамы. Так мы примем тебя в семью.

Я бросила отчаянный взгляд на Даниэля. Он был озадачен. Я видела, что на него вся надежда. Их трое, и они взрослые, и явно не чураются колдовства, не больше, чем она. Что бы они ни сотворили с сережками, это было сделано сознательно. Их магия направлена лично на меня, я это чувствовала, пока держала открытую коробочку. Они кое в чем подчинили Даниэля, но не хотели, чтобы он об этом знал, так что все делалось через его голову.

– Не позволяй им прокалывать мне уши! – взмолилась я. Наверняка это выглядело истерикой, но я и правда была вне себя.

– Думаю, если Морвенна не хочет, то и не надо, – отозвался он. – Можно подождать, проколет через год-другой.

– Мы уже договорились о визите.

– И она не сможет носить мамины серьги.

– А мы хотели показать, что рады принять ее в семью.

Они говорили так рассудительно, по-взрослому, здраво, а я понимала, что выгляжу неразумным ребенком, не в своем уме.

– Пожалуйста, – сказала я. Я так и не отняла ладоней от ушей. – Только не мои уши.

– Ей страшно, – сказал Даниэль. – Серьги подождут. Не обязательно надевать их прямо сейчас.

– Ты поощряешь ее глупые капризы.

– Они будут прекрасно смотреться, особенно теперь, когда волосы немножко отросли.

– Всего-то секунду потерпеть.

У Даниэля был озадаченный вид. Он слабый человек и не привык перечить сестрам. Никогда не перечил. Они завладели его жизнью, когда он был мальчишкой, и, возможно, все это время манипулировали им с помощью магии. Хотя мне кажется, они делали это исподтишка, не в открытую. Не знаю почему. Может, из-за этой штуки с марионетками. Может, они хотели, чтобы он их любил. Ведьм мало кто любит. Посмотреть на мою мать. Ее никто не любит. Их трое, но хватает ли им друг друга? Я всхлипывала и умоляюще смотрела на него, потому что только он стоял между мной и ими.

– Спешить, безусловно, некуда, – сказал он.

– Я не хочу, не хочу, – сказала я. Схватила свои книги и убежала наверх.

– Типично подростковая истерика на пустом месте, – изрекла одна из них.

– Ты должен быть с ней тверже, Даниэль.

– Она слишком привыкла своевольничать.

Дверь не запирается, но я заставила ее стулом, чтобы никто не вошел. Они поднялись по лестнице и позвали меня на рождественский ужин, но я не спустилась. Все равно там все будет переварено и пересушено. Я не знаю, что делать. Опять бежать? В прошлый раз помогло или почти помогло. Я не знаю, чего они добиваются. На вид они в своем уме, но и она тоже, пока не узнаешь поближе. Они хотят меня подчинить. Хотят, чтобы я отказалась от волшебства. Не то чтобы я собиралась колдовать – я ведь поклялась перестать. Поклялась, что не буду, кроме как для защиты от зла. А это зло. Они сделают меня калекой. Я считала себя калекой из-за ноги, но нога пустяк. Если надену эти серьги, не смогу видеть фейри. Не знаю, подчинюсь ли, но с дырками точно не смогу. Если правда, что все мое поколение так делает, значит, вся женская половина поколения не увидит фейри. На слух не так страшно, вроде прививки – один укол иголочкой, и все волшебное пропадает. Но это дурно, потому что, как и с прививками, действует, только если охватывает всех. Они-то себе не прокалывали, и никто бы их не заставил.

Вообще-то, хотя почти никто не видит фейри, потому что в них не верит, видеть их не опасно. Среди самого красивого, что мне доводилось видеть, были и фейри.

Наверное, я могла бы сбежать от них через окно, хотя здесь нет такого удобного дерева, как в школе. Или выбраться через черный ход ночью, когда все уснут. Карта у меня есть. Только сейчас Рождество, поезда не ходят и завтра не будут. И денег у меня не осталось, я все истратила на подарки. Осталось 24 пенса. Может, Даниэль дал бы мне денег, но он не станет и слушать обвинений против них, он может быть буквально глух к таким обвинениям. Кроме того, он по документам мой отец и законный опекун. Когда я сбежала в прошлый раз и попала в приют, там разыскали его. Если опять бежать, куда мне деваться? К дедушке нельзя, он, наверное, уже вернулся в больницу, и все равно мне не разрешат с ним жить и с тетушкой Тэг тоже. Я бы все равно попробовала к ней, но у тетушки Тэг Даниэль первым делом станет искать. Остальные родственники меня предали: они знали про Лиз и все равно решились меня у нее оставить. Шестнадцать мне исполнится только в июне, еще целых шесть месяцев, а куда я пойду одна, без номера государственного страхования и на вид моложе своих лет?

Надо все это обдумать за сегодняшний вечер и завтра, а потом, когда поеду в Южный Уэльс, обсудить с тетушкой Тэг и Глорфиндейлом, что можно сделать. Если они оставят меня в покое, школу я вытерплю, по крайней мере до конца года. После шестнадцати можно жить одной. Я могла бы, как сказала Джанин, найти работу и готовиться к экзаменам на аттестат экстерном, как Вим. Я бы справилась.

Они наверняка всем этим занимаются в Кузне и в своих комнатах – той части дома я не видела. Надо держаться поближе к Даниэлю. Он считает меня истеричкой, но согласился со мной. Он не такой уж плохой. Мне кажется, он немножко похож на меня. Они там едят и выпивают, и я сейчас спущусь вниз, извинюсь за истерику, но, мол, меня ужасно-ужасно пугает мысль проколоть уши, и если они пообещают никогда об этом не упоминать, я пообещаю не убегать из комнаты и не загораживаться в своей. Если надо будет, пообещаю сразу уехать и не показываться до июня. За школу платят они, а не Даниэль. Я могу сказать, что отдам долг, когда будут деньги.

Я не абсолютно уверена, что они знают, что я знаю, – то есть знают, что это не беспричинная истерика. При Даниэле им придется притворяться. Даниэль – их слабое место. И все равно они ничего не могут сделать до четверга. Глубокий вдох… спускаюсь.