Церковь. Тетушки с утра осмотрели меня, будто на выставку готовили, и одна предложила, чтобы я оделась понаряднее. Я была в темно-синей юбке и голубой футболке, а поверх в школьном пальто. День не холодный, хотя дождь идет. Я думала, нормально выгляжу. Но все-таки сдалась, пошла наверх и переоделась в серый пуловер. У меня мало вещей кроме формы. Бо́льшую часть одежды я бросила, когда убегала, понятное дело.

Не считая этого осмотра, в церкви все как обычно. Собор Святого Марка – красивая старая церковь с готическими сводами и могилой крестоносца – может, он из их предков, но я не пошла смотреть. Служба велась по-английски, как я и ожидала, и служили, как всегда в пост. Вертеп в церкви уже стоял, и гимны пели рождественские. Потом пастор очень мило с нами побеседовал, а меня ему представили как дочь Даниэля. Даниэля не было. Интересно почему.

Обедал он с нами, ел пережаренный ростбиф с пересоленой картошкой и морковкой. Лучше бы они мне позволили готовить. Еще понятно, почему мне не доверили весь воскресный обед, но уж напечь рогаликов я могла бы. Еще три дня. Здесь не лучше, чем в школе. Хуже, потому что нет ни книжного клуба, ни библиотеки, куда можно скрыться.

После обеда пошла погулять, несмотря на дождь и ногу, которая вообще-то сегодня не так уж болит: ноет, а не вопит. Прогулка здесь как вокруг школы: не настоящая природа, а все фермы, поля и дороги, нет дикого леса, развалин, и фейри не видно. Не представляю, как здесь люди живут.

Русские вторглись в Афганистан. В этом есть ужасающая неизбежность. Я так много читала про Третью мировую войну, что она иногда представляется неизбежной, и без толку о чем-то беспокоиться, потому что мне все равно не стать взрослой. Даниэль принес рождественское дерево, и мы его украшали в хрупком рождественском веселье. Игрушки все очень старые и дорогие, большей частью стеклянные. Они изысканные и очень волшебные. Я едва осмеливалась их касаться. Даже гирлянда старинная – венецианские стеклянные фонарики, в которые раньше вставляли свечи, а теперь переделали под лампочки. Две лампочки перегорели, я их заменила. Я скучаю по нашим старым рождественским украшениям, тетушка Тэг, наверное, сейчас их развешивает. Наверное, одна, если дедушку отпустят всего на день. Надеюсь, она сумела установить дерево. Сколько мы с ними возились, чтобы стояли прямо! В прошлом году пришлось притянуть к дверце шкафа. Но про прошлый год лучше не вспоминать, хуже Рождества у меня не бывало. Конечно, хорошо, что, каким бы ужасным ни было это, с тем не сравнится.

У нас украшения тоже старые в основном, хотя есть и новые, купленные уже при нас. Те в основном пластмассовые, хотя фейри, которого сажают на верхушку, фарфоровый. В Олдхолле на дерево не сажают фейри, это странно. У них на вершине рождественский дед. Наши игрушки не подходят друг к другу, хотя там такая смесь, что в нее любая пойдет, и у нас много дождика – не тоненьких серебряных нитей, а толстых гирлянд. Надеюсь, тетушка Тэг справится со всем в одиночку. И надеюсь, что моя мать не объявится завтра, как злая фея на крестины. Сюда, по крайней мере, она не доберется.

Я завернула все свои подарки и сложила их под дерево. Бумага у меня красивая, темно-красная с серебряными прожилками. Когда все сложили подарки, мы зажгли гирлянду – полетела еще одна лампочка, я и ее заменила. Потом мы их снова зажгли и полюбовались. Свои подарки от Дейдры и мисс Кэрролл я тоже положила.

На Рождество все должны быть дома. Если есть дом, которого у меня, похоже, нет. Но мне хотелось бы встретить праздник с дедушкой и тетушкой Тэг, ближе к дому у меня ничего нет. Когда вырасту, не стану никуда уезжать на Рождество. Кто захочет, может зайти ко мне в гости, но я никуда не уйду.

Внизу крутят пластинки с рождественскими гимнами, мне сквозь пол слышно. Что я здесь делаю?

Но в Афганистане хуже, там танки.

Здесь не будет того, что я собиралась написать, то есть списка скучных подарков.

Меня разбудили гимны, опять в записях – те гимны, что пели в соборе. Пожалуй, это было довольно мило, и я невольно разволновалась на минуту при мысли о Рождестве, хотя бы и здесь. Спустилась, и мы позавтракали холодными тостами и яйцами, как в обычный день. Не понимаю, почему они так подают тосты. Жарят на кухне и складывают на специальную подставку, где они остывают, становятся черствыми и невкусными. Тосты надо сразу намазывать маслом.

После завтрака мы пошли открывать подарки. У них строгий распорядок, кому открывать первому, совсем не так, как в нашей семье. Мы открывали по одному, по кругу. А у них каждый открывает все, а потом следующий – все свои. Я была последней, потому что младшая.

Шали им, в общем, понравились, хотя я ошиблась в цвете и две поменялись между собой, когда думали, что я не вижу. Я их не различаю. (Мы с Мор тоже были так похожи? И в сорок лет были бы?) Они купили друг другу визиты на маникюр и укладку и тому подобное. Даниэль меня поблагодарил за «Мошку в деснице Господней» и за жакет. Они ему купили какой-то особый сорт виски и еще одежду.

У меня набралась огромная груда, я столько не ожидала. От Дейдры какая-то «Автостопом по галактике», явно научная фантастика, а мисс Кэрролл разумно выбрала «Обделенных» – знала, что я читала, но книги у меня нет. От Даниэля целая пачка книг и такой блокнотик с замочком, они всегда пригодятся. Сестры подарили мне одежду, большей частью я бы в ней и мертвой не показалась, и коробку «Неаполитанских», которую я вполне смогу съесть, и коробочку, где я, едва прикоснувшись, учуяла сильную магию. Но я ничего такого не подумала: как-никак, игрушки у них волшебные, а они едва ли это замечают. Я бережно открыла коробочку, и внутри лежали три пары сережек, к которым даже прикасаться не пришлось – они чуть не лопались от волшебства.

Первая пара была простыми серебряными колечками, на второй в колечки вставлены крошечные бриллиантики, а в третьей к серебру подвешены жемчужины.

– Это жемчужины нашей матери, – сказала одна из них. – Мы хотим, чтобы они достались тебе.

– У меня уши не проколоты, – сказала я как бы с сожалением и хотела вернуть коробочку.

– Это настоящий подарок.

– В четверг с утра съездим с тобой в город и проколем.

– Поначалу тебе придется носить простые колечки, а потом дойдет и до остальных.

Она улыбалась, они все три улыбались одной улыбкой. Одинаковой улыбкой, и лица у них были пустые, будто магазинные манекены ожили и тянутся ко мне, мне иногда снились такие кошмары.

– Я не хочу прокалывать уши, – сказала я как можно вежливее и тверже, но почувствовала, что посреди фразы голос дрогнул.

Никогда об этом раньше не думала, но сразу ясно поняла, что проколоть уши – значит утратить волшебство. Дырки, дело в дырках, из них не дотянуться. Я это знала, как знала все о волшебстве. Не уверена, умом ли, но я это чувствовала всем телом, которое почти эротично загудело. Я выронила коробочку и зажала руками мочки ушей.