Сердце ушло в пятки.

— Но как же так? — Жалко пролепетал ковенант, с мольбой глядя на старшего коллегу. — Я ведь ее спас.

— Алкоголь туманит разум, приятель. — Сочувственно цокнул языком Брэдфорд.

Закружилась внезапно потяжелевшая голова. Джек покачнулся, чуть не упав с кресла. Не хватало воздуха. Парень оттянул тесный воротник джемпера. Это катастрофа. Ему конец. Карьера, будущее, деньги, слава. Предательство. Обман. Хотелось выть от бессилия, топать по полу ногами. Но мистик не чувствовал конечностей. Тело будто покрылось коркой льда, плохо слушалось хозяина. Еще немного — и он потеряет сознание. Окончательно опозорится перед истинными героями Ковена.

— Эй–эй, дружище, смотри на меня, смотри. — Патрик, сбегав к кулеру в коридоре, заботливо протянул коллеге пластиковый стакан с ледяной водой. — Попей. Вот, отлично, молодец.

Ашер безропотно исполнил, что сказали. Не помогло.

— Послушай, парень, не впадай в отчаяние. — Брэдфорд ободряюще сжал плечо молодого мистика. — Дело не из легких, все же пострадал видный человек, да еще и при таких обстоятельствах, но я считаю, что для тюремного заключения оснований нет, так что не переживай. Дисциплинарный комитет соберется через пару дней, и мы…

Старший ковенант вообще много чего говорил. Джек не помнил, не слушал, ничего перед собой не видел. Безжизненным голосом попросив разрешения выйти, встал и, передвигаясь, как допотопный механизм, покинул кабинет.

В прострации, не сознавая своих действий, не отвечая встречным коллегам, не видя дороги, Ашер на автомате добрел до кабинета, заперся и уселся на пол, подпер спиной дверь.

Парень не знал, сколько времени провел так, без движения, безразличным взглядом гипнотизируя пространство перед собой. Мысли роились в голове, как пчелы в улье, сталкивались, изящными виражами ускользали от ковенанта, сердито жужжали и беспощадно жалили.

Абсурд. Мистик не верил в реальность происходящего.

А ведь он ждал подобного развития событий, прекрасно осознавал, что опозоренный мажор свершит свою месть. И все же… нет. С кем угодно, но не с ним. Неужели такова плата за честность и неравнодушие? Джек не считал себя наивным дурачком, понимал, что есть те, кто перед законом равнее. Но чтобы так запросто? Прихоть одного испорченного мальчишки — и твои слова, многолетний труд, заслуги, сама жизнь — пустой звук. И нет того, кто поможет, защитит от произвола. Как же это страшно. И до слез несправедливо.

В себя его привел громкий стук, длившийся, верно, уже не одну минуту. Ашер глухо зарычал. Рывком вскочив на ноги, одним движением распахнул дверь. София потеряла равновесие от неожиданности и, охнув, завалилась вперед, кулачком упершись в грудь Джека. Мистик покачнулся.

— Чего тебе?

Грейвз поспешно выпрямилась, сделав вид, что ничего необычного не произошло.

— Эванс до тебя дозвониться не может. Что–то насчет рапорта, конец дня.

Ашер ушам поверить не мог. Какой смысл? Он уже списан.

Напарница издевается, не иначе. Уже в курсе, что его выкидывают из управления, и не отказывает себе в удовольствии поддеть почти бывшего коллегу. Все существо молодого ковенанта обратилось в неизбывную обиду и злость. Он был готов взорваться, сорваться на человеке, который совсем недавно бок о бок сражался с ним против могущественного противника. Но остатки здравого смысла возобладали.

— Хорошо. — Сквозь зубы процедил Джек. — Спасибо.

— Не забывай включать звук на телефоне, ты на службе. А я не посыльный.

Ковенант глубоко вздохнул. Не София достойна его агрессии.

Женщина смерила напарника подозрительным взглядом.

— Странно выглядишь.

— Все нормально. Просто заработался. — Натянуто улыбнулся Ашер. Софии нет никакого дела до его проблем. Никому нет. — Увидимся.

Спровадив Грейвз, мистик долгим взглядом окинул уже ставший родным кабинет. Несколько минут парень просто наслаждался атмосферой созданного им с нуля рабочего уголка, впитывал каждую деталь, что любовно, с азартом доводил до совершенства. Как же не хотел он покидать это место!

Отчет Эвансу Джек решил не писать, ничего серьезнее недовольства начальника его поступок все равно не вызовет. А на это уже плевать.

Заперев за собой двери, ковенант, не оборачиваясь, ушел прочь.

* * *

Джек пил впервые в жизни. Борясь с отвращением и волнами накатывающей тошнотой, упорно вливал в себя бокал за бокалом, словно желал выжечь высокоградусным алкоголем темные эмоции, что бурлили в нем. Гнев и унижение, обиду и отчаяние.

Он кашлял и давился, проливал резко пахнущую жидкость на себя и мимо. Глотку и внутренности жгло огнем. Ашер не тушил пожар внутри, но лишь больше распалял.

От жалости к себе у него помутился рассудок. Запертым в клетке диким зверем молодой ковенант метался по квартире, круша мебель и предметы быта, выл, ровно волк на Луну, в совершенном бессилии сбивал костяшки пальцев о стены. Вспышки были не отрезвляли, но повергали мистика в исступленное бешенство. Ему было плевать на всех и вся, что о нем потом скажут или подумают. Все кончено. Жизнь сломана из–за одного доброго поступка. София оказалась права: город с аппетитом переживал его, наивного, глупого провинциала, и выплюнул, сломал предательством и равнодушием.

Джек чувствовал себя невероятно одиноким, утопал в вязкой трясине хмельного и тягостных дум. Даже ставшая уже родной квартира будто смотрела на него с равнодушным презрением.

О, Создатель, что же делать дальше?

Он заплетающимся языком говорил с невидимыми собутыльниками, что–то им доказывал и требовал, грязно ругался.

Изрядно набравшись, Ашер осознал, что его переполняет энергия и сила, он был смел, как никогда. Несколько раз парень порывался покинуть свое разгромленное убежище. Лично привлечь к ответу виновных. И в первую очередь не Даниэля Эймона, но спасенную им от домогательств. Посмотреть ей в глаза, спросить: почему, за что? А мелкому надменному засранцу просто голову открутить.

Найти Марка, сказать, как он обижен, разочарован, что бывшие напарники отныне не друзья, да и никогда ими не были. Потому что Тирнан предал его доверие. Его не было рядом, когда молодой напарник жертвовал собой во имя никому не нужной чести и справедливости.

Но Джек не уходил, только больше пил.

Притворщики! Все они. Лицемеры и обманщики. Кичатся своими особенными тайнами и дурно пахнущими секретами, живут ради шоу и драмы, пока в их мелочных склоках и интригах растворяются простые люди.

Громко играла музыка, грустная, заунывная, тоскливая, как сам мистик. К нему ломились соседи, однако Ашер лишь до хрипоты смеялся. После сидел без движения, в безжизненном свете уличных фонарей выглядел мертвецом с потухшим взглядом.

Колонки надрывались, будто в последний раз. Дрожали стекла. А Джек, прикрыв глаза и неровно кивая в такт мелодии, не сразу понял, что в квартире не один. Его грубо ткнули в плечо, отчего мистик опрокинулся на диван.