Первый параграф привилегий РАК заслуживает того, чтобы быть приведенным полностью:

«По открытию из давних времен российскими мореплавателями берега северо-восточной части Америки начиная 55° северной широты и гряд островов, простирающихся от Камчатки на север к Америке, а на юг к Японии, и по праву обладания оных Россиею, пользоваться компании всеми промыслами и заведениями, находящимися ныне на северо-восточном берегу Америки от вышеизложенного 55° до Берингова пролива и за оный, також на островах Алеутских, Курильских и других по Северо-восточному океану лежащих».

Обращаю внимание на наличие в перечне Курильских островов… Япония в это время пребывала в состоянии глубокой самоизоляции и даже флота мало-мальски пригодного к океанским плаваниям не имела. Так что, забегая далеко вперёд, можно спросить — о каких тут японских претензиях на Курилы может идти речь?

Первоначальный капитал РАК состоял из 724 тысяч рублей, разделенных на 724 акции по тысяче рублей, да плюс ещё одной тысячи акций. Вся тысяча была сразу же раскуплена. Если вспомнить былые тщетные просьбы Шелихова о кредите у императрицы Екатерины, то видно, что не в отсутствии высочайшего финансового кредита заключалась главная закавыка, а в отсутствии кредита высочайшего доверия. Появился этот кредит, и отпала нужда в займе.

Самым крупным акционером был второй зять Шелихова, Михаил Матвеевич Булдаков (1766–1830) — 370 акций. Надо сказать, что не только Шелихов сотрудников умел выбирать, но и его дочки — мужей, потому что Михаил Булдаков оказался человеком, вполне под стать своему энергичному тестю. Купеческий сын из Великого Устюга, он, систематического образования не имея, тем не менее преуспел вначале в торговле с китайцами в Кяхте, а потом в Иркутске стал работать у Шелихова. С Резановым они были почти погодки (Резанов 1764-го, а Булдаков — 1766 года рождения) и понимали друг друга прекрасно. Резанов также вошёл в число учредителей РАК. Деятельность же Булдакова на посту первенствующего директора РАК была вполне в шелиховском духе.

Имея в виду не только Булдакова, можно отметить, что первопроходческие традиции были у великоустюжан (как и у выходцев из соседней Тотьмы) не только давними — они были без преувеличений выдающимися. Из старинного русского города, стоящего при слиянии рек Сухоны и Юга с Северной Двиной, происходили Семён Дежнёв, Владимир Атласов, там в юности жил Ерофей Павлович Хабаров… В Устюге сходились водный путь по Северной Двине через Белое море на Запад и древний Печорский путь, что сделало его в XVII веке главным пушным рынком страны. В 1565 году Иван Грозный включил Великий Устюг в число 19 опричных городов, что ещё более укрепило в устюжанах гордый дух независимости.

В послепетровской России торговое значение города быстро упало, но предания и традиции не забылись… Поэтому Булдакову было просто усвоить и немелочный деловой размах, и вкус к новому, лежащему далеко за пределами привычного и близкого. Резанов был мечтателем и романтиком книжным. Булдаков же представлял тип романтика, так сказать, практического. Смерть Екатерины сделала давний проект их тестя вновь актуальным, и Резанов хлопотал в столице, а Булдакову пришлось утихомиривать амбиции конкурентов в Сибири — птиц невысокого полёта, но жадноватых.

Когда иркутские акционеры выбирали трёх директоров РАК из своей среды, Павел (что делает ему честь!) пожелал, чтобы в их числе обязательно был член семьи Шелихова, а 15 ноября 1799 года прямо указал на тридцатитрёхлетнего Булдакова как на «первенствующего директора» с пожалованием шпаги и чина коллежского советника.

Вначале Главное правление РАК находилось в Иркутске, однако уже в марте 1800 года указом Павла было переведено в столицу. Причём не могу не подчеркнуть тот факт, что Особым пунктом Устава Российско-американской компании иностранцы в число акционеров — пайщиков Компании категорически не допускались.

Казалось бы, у Русской Америки наконец-то появились устойчивые государственные, державные перспективы. Павел, обретя власть, и желал ей воспользоваться во благо и мощь России, и был способен это сделать, чему лучшим подтверждением стала его поддержка российского тихоокеанского американского проекта во всех его аспектах.

Однако через год, в ночь с 11 на 12 марта 1801 года, высочайший покровитель РАК был убит дворцовыми заговорщиками, якобы недовольными его «деспотизмом», а в действительности направляемыми Англией. Ходили слухи, что Ольга Жеребцова — любовница высланного Павлом из России 1 февраля 1801 года английского посла Витворта (Уитворта), уже после убийства Павла получила из Англии 2 миллиона золотом для раздачи заговорщикам, да и присвоила их себе. Спрашивается, сколько же английского золота, действием которого прямо объяснял смерть Павла Наполеон, было переправлено в русскую столицу до убийства?

Среди заговорщиков и убийц были и братья Зубовы — Николай и екатерининский фаворит Платон. Русский экс-посол в Лондоне Семён Воронцов в этот круг формально не входил. Но вот что писал он Витворту, ещё не выдворенному из Петербурга: «Я заклинаю вас… внушить молодому человеку (то есть наследнику престола Александру. — С.К.) и матросам, что они должны спасти корабль, который частью, равно и груз, принадлежит молодому человеку».

Намёки Воронцова были вполне прозрачными, и хотя прямо об устранении Павла в письме сказано не было, между строк всё читалось однозначно. Да и мог ли иначе думать и, надо полагать, действовать граф-англоман в 1801 году? Он, именно Павлом возведённый в 1797 году в графское достоинство, именно Павлом повышенный в звании до чрезвычайного и полномочного посла, дважды отказался от предложения императора занять пост вначале вице-канцлера, а затем — канцлера, и в 1800 году был отставлен. А в феврале 1801 года имения Воронцова «за недоплату казне лондонскими банкирами и за пребывание в Англии» были объявлены конфискованными. Так был заинтересован Семён Воронцов в смерти царя или нет?

Англичанам пришлось форсировать события потому, что Павел, нашедший общий язык с Наполеоном Бонапартом, отправлял экспедицию в британскую Индию. В начале марта часть 35-тысячного отряда донцов атамана войска Донского генерала Орлова выступила в поход, и в Закавказье к ним должны были присоединиться французы. В Лондоне поднялась паника, а её ещё раздувал Семён Воронцов, не терпевший французских «якобинцев». В Петербурге старался его родной старший брат, шестидесятилетний Александр — тоже бывший посол в Англии и тоже убеждённый англофил.

Как уже сказано, Семён Воронцов в 1798 и 1799 годах дважды отказывался от предложений Павла занять высшие должности в России, и в конце концов Павел уволил его и конфисковал имения. Через месяц после убийства Павла это распоряжение было отменено воцарившимся Александром I. Новый царь обласкал Воронцова и вернул его на пост посла в Лондоне, но даже Александр был вынужден в 1806 году отставить Воронцова-младшего из-за его крайне англофильской позиции… Объяснялась отставка, впрочем, «слабым здоровьем» посла. После этого граф в Россию (написать — «на родину» у меня рука не поднимается) не возвратился, остался в Англии в качестве частного лица, где через двадцать шесть лет — в 1832 году и умер в возрасте 88 лет. По сегодня в Лондоне есть улица имени Воронцова (бывшая Мэнсфилд), где он доживал свою тёмную и никчёмную жизнь.