Минлян промолчал.

– Я с тобой разговариваю, слышишь? – спросил Лао Чжу.

Тогда Минлян вынул из тазика с водой руки и объяснил:

– У меня из-за ледяной воды руки распухли, пальцы не гнутся, поэтому играть сейчас несподручно.

Тут Лао Чжу ударил себя по лбу и произнес:

– Это мой недосмотр, дружище.

На следующий день Минляна перевели в подсобку, где приставили учеником к повару по фамилии Хуан. Лытки готовились на кухне. Уже не говоря о том, что на кухне было тепло, так теперь Минлян еще и обучался ремеслу; да и сама работа теперь не шла ни в какое сравнение с его прежними страданиями, когда целыми днями ему приходилось до потери сил чистить копытца; но и это еще не все, теперь за готовку лыток ему ежемесячно выплачивалось по двести юаней. Минлян не знал наверняка благодаря чему он в одночасье возвысился от простого чернорабочего до помощника повара: то ли из-за игры на флейте, то ли из-за того, что за него замолвил словечко Ли Яньшэн; а может, даже благодаря и тому, и другому; спросить об этом у Лао Чжу напрямую было неудобно, так что он просто предпочел оставаться в неведении. В одно мгновение пролетел месяц, Минляну выдали зарплату; взяв деньги, Минлян дождался перерыва, побежал в центр и несмотря на жуткий холод разом выпил сразу три бутылки с газировкой.

Минуло еще три года, все это время Минлян постигал кулинарные хитрости под руководством наставника Хуана, когда-то он точно так же учился игре на флейте у Фэн Минчжао, мало-помалу он постиг все тонкости поварского ремесла, и теперь свиные лытки в его исполнении стали получаться как надо. Первые два года ему это никак не удавалось, лытки выходили или недоваренными или разваренными, теряя необходимую упругость; случалось и такое, что одна половина варившихся в котле лыток выходила разваренной, а другая – недоваренной, и тогда с этим казусом приходилось разбираться наставнику Хуану. Разумеется, что с разваренными лытками он уже ничего сделать не мог, исправить положение он мог лишь с недоваренными лытками, а разваренные лытки они продавали беззубым старикам. Но, как говорится, терпенье и труд все перетрут, и спустя три года Минлян научился готовить целый котел превосходных лыток, доводя их до нужной кондиции все разом; и все-таки по вкусу и текстуре они выходили еще не так хорошо, как у наставника Хуана. Наставник Хуан говорил, что так оно и должно быть, ведь он занимался этим уже три десятка лет, а Минлян – всего три года, если бы Минлян добился таких же успехов, то наставнику Хуану следовало бы уже уйти на покой. Минлян понимал, что в общем-то наставник Хуан прав.

В июне у его бывших одноклассников началась пора экзаменов. В августе пришли результаты: Го Цзыкай поступил в один из университетов Пекина, Фэн Минчжао – в одно их техучилищ соседнего города Цзяоцзо, Дун Гуаншэн никуда не поступил, поэтому стал постигать науку предсказаний у своего отца Лао Дуна. Минлян задумался о том, а смог бы сам он поступить в университет или училище, если бы не бросил школу; а если бы смог, то куда именно? В свое время мать выбрала ему имя «Ханьлинь», надеясь на то, что он вырастет таким же умным как ученый ханьлинь из «Легенды о Белой змейке» и на экзаменах станет лучшим среди лучших, но кто же знал, что он просто будет готовить свиные лытки? Поскольку в старшую школу Минлян вообще не ходил, то сдать экзамены в университет, ему, скорее всего, уже не светило, и теперь он был обречен всю жизнь возиться со свиными копытцами. Он невольно вздохнул. Он хотел было вздохнуть еще раз, но решив, что все равно это ничего не изменит, передумал. Дождавшись выходных, он снова пошел в центр и купил газировки; попивая водичку, он глазел на снующих по улице прохожих; такой родной раньше Яньцзинь вдруг показался ему совершенно чужим. На следующий день вместо того, чтобы шляться по улицам, он пошел к реке поиграть на флейте. Следуя его настроению, флейта стала рассказывать о том, каким чужим ему стал Яньцзинь; выводя свою мелодию, Минлян даже тайком всплакнул.

Два месяца спустя в их ресторанчик пришла новенькая официантка по имени Ма Сяомэн; она была высокой и белолицей; несколько месяцев назад она провалила экзамены и, не поступив в университет, решила подработать в ресторане «Маршал Тяньпэн». Три года назад, когда Минлян еще ходил в среднюю школу, он не помнил, чтобы когда-нибудь пересекался с Ма Сяомэн. С другой стороны, на одной параллели училось больше десяти классов, так что всех учеников было и не запомнить. Возможно, он ее и видел, но потом просто забыл. Позже кто-то ему сказал, что она не поступила в университет из-за того, что в старшей школе с головой окунулась в любовь. Два месяца назад ее возлюбленный поступил в университет и уехал в Гуанчжоу, не пережив того, что парень оборвал с нею все связи, она взяла и прямо дома повесилась. К счастью, мать успела вернуть ее к жизни. Едва всплыла тема самоубийства, Минлян тотчас вспомнил свою мать. Разумеется, у каждой из жертв были свои причины, чтобы повеситься. Одна при этом умерла, другую спасли. И в том, что его собственная мать умерла, Минлян, вообще-то говоря, винил себя. Минлян снова тяжело вздохнул. Потом он рассудил, что тосковать о матери уже поздно, а жалеть Ма Сяомэн и вовсе бессмысленно; поэтому он выбросил эти мысли из головы. Позже он узнал, что семья Ма Сяомэн живет прямо у переправы и что там же они держат мелочную лавку. Раньше, когда Минлян гулял в тех краях, он, похоже, видел их лавку с вывеской «Мелочная лавка Ма». Но теперь Минляна удивляло то, что во время перерыва Ма Сяомэн никогда не шла обедать домой, а вместо этого оставалась в ресторанчике и слушала радио. В один из таких перерывов Минлян пошел к полю поиграть на флейте и вдруг заметил, что за ним с противоположного берега следит Ма Сяомэн. Минлян прекратил играть, а Ма Сяомэн спросила его:

– Минлян, что ты играешь? Такая красивая мелодия.

– Да так, сочиняю на ходу.

– Сочиняешь, говоришь? Ладно тебе меня дурачить.

Минлян хотел было сказать, что это и правда его собственная мелодия про маму, парящую над Янцзы, про финиковое дерево, что когда-то росло у бабушки в саду, про то, каким чужим стал для него Яньцзинь… как еще он мог сыграть все это, если не придумал сам? Но объяснять все это было