– Угу, – ответил я с набитым ртом, утренние приключения возбудили зверский аппетит.

Как только я насытился, решил запить еду, налил себе из самого большого кувшина, хватанул большой глоток, чуть не закашлялся: алкоголь сильно обжег горло, градусов семьдесят, не меньше. Знакомый вкус, да это виски!

– Что, крепко? Этот напиток пьют на Оловянных островах, старые запасы, вина и морсы, выпей еще, – с видимым удовольствием посоветовал фомор. Голос его рокотал, отражаясь от прозрачных стен, эхом удаляясь куда-то внутрь башни.

Я отыскал морс среди кувшинов, погасил пылающее горло. Налил себе еще виски, смакуя, выпил. Приятное тепло сытости и опьянения волной разлилось по телу. Прежде чем начать рассказ о себе, спросил:

– А что это были за жабы зубастые, которые чуть меня не съели?

– Жруны-то, не, они тебя не ели. За своего приняли, хотели помочь – думали, ты их породы, только запутался в чем-то, вот и начали на тебе одежду драть. А захотели бы съесть – каюк. Один жрун кролика за два укуса съедает. А их там штук тридцать собралось на тебя смотреть – очень ты, по их меркам, здоровый. У них как раз выборы главного жруна, можешь королем у них стать, – с кривой улыбкой рассказывал фомор.

– Ну уж нет, спасибо. Выходит они разумные? – поинтересовался я.

– Думаешь, верховная власть – признак разумности? – вопросом на вопрос отозвался Фир Болг. – Они разговаривают, сбиваются в стаи, выбирают вожака, но дикие и необразованные – спят и охотятся, охотятся и спят – примитивный народец – ни ремесел, ни искусства, одно слово: жруны. В первую нашу встречу и меня пытались сожрать, но не будем нарушать фоморскую традицию: первым рассказывает гость.

После недолгой паузы я стал рассказывать обо всем: начал с командировки, совместной с Витьком, и, не таясь, про Славен, про тролля, про водяников, про огневиц, даже про Кондратия и ночные голоса. Захотелось выговориться, тем более обсудить все, что со мной случилось, было не с кем. Фомор умел слушать, не просто молчал, а в нужных местах крякал, восторгался, хлопал своей чудовищной ладонью по краю бассейна, но не перебивал, только молча салютовал кубком, предлагая еще выпить. Так я прикончил виски, добрался до эльфов, фомор коротко взвизгнул, и пара странных существ, похожих на огромных ежей, только с мохнатыми ногами и почти человеческими руками, убрали грязные тарелки с моего стола и притащили еще кувшин с виски и печеных ракушек. Про Тарнака и народ Колючего Шара я рассказал как было, ничего не убавляя и не приукрашивая, про данкар, про Леха, про Трегуза. Закончил свою историю дорогой по лесу и нашей встречей.

Фомор помолчал, качая головой, смаковал виски и мои приключения.

– Хорошая сага, ты изрядный рассказчик, давно не слышал ничего более интересного, – похвалил Фир Болг, отсалютовал мне кубком, мы выпили, и он продолжил: – Теперь я расскажу тебе про фоморов.

На Оловянных островах жил рыбак, Килин Трарел, большой мастер ловить рыбу и пить все, что горит, кроме угля и дров. Но если бы уголь и дрова могли бы приносить столько же радости, как эль и виски, он бы их грыз. Веселый был парень, было у него много друзей и подружек, но не было настоящей любви, которую посылают боги людям более серьезным, чем он. Слишком легкомысленный, слишком самоуверенный и самовлюбленный Килин шагал, поскрипывая своими рыбацкими башмаками, по жизни так, как и по палубе своей барки «Тиамат» – враскачку, распевая песни и крепко сжимая в руках бутылку. Но многим он нравился своей бесшабашностью, веселостью и прямотой. Некоторых донимали его шутки, и они задевали его, но Килин всегда был готов ответить на озорное слово улыбкой, на оскорбление – ударом. В кулачном бою ему не было равных, а когда на Оловянные острова напали мурманы, он сражался в первых рядах и снискал себе славу. Он принес с той битвы шесть голов и приколотил их к дверям своего дома, чтобы души врагов охраняли вход в жилище. Тогдашний дуир[83]звал Килина в свою дружину, но получил вежливый отказ – для Килина существовали только море и озера, на суше ему было скучно. Такой это был парень.

Но и его поджидала судьба, однажды его цельная жизнь дала трещину, он встретил чудо. Ее звали Тарнада, и была она туманной феей. Туманные феи – существа потустороннего мира, лица их прекрасны, тела нежны, сердца холодны как лед, а души нет совсем. Они приходят в этот мир туманными ночами и уходят, когда захотят. Килин увидел Тарнаду в море и полюбил. С тоской ожидал он встречи с ней, томился, когда свежий ветер уносил туман. Тарнаду забавлял пылкий любовник – человек, но она не могла ответить ему такой же страстью – чтобы любить, нужна душа. Но остаться совершенно равнодушной она не могла – все-таки она была женщина, хоть и потусторонняя. В одну из туманных ночей Тарнада забеременела – небывалый случай! – и произвела на свет человеческого мальчика – Эхада, основателя рода Да Дерга. Но родилось еще трое детей – мальчик и девочка, Балор и Тегирия – первые фоморы, и потусторонний мальчик Дуага – первый инкуб[84]. Поскольку мать и отец принадлежали разным мирам, их дети получили дары от того и от этого света. Эхад мог видеть будущее и путь в тумане, фоморы встали между мирами – одна часть в этом мире, другая в потустороннем, Дуага может приходить в мир людей когда вздумается и принимать облик человека.

Потом на Оловянные острова пришла Дану со своим народом, они упали с небес. Это предки эльфов. Они хотели власти, все потомки Килина ополчились на них, но удача отвернулась от нас, об этом тебе говорил Тарнак. После народ Эхада смешался с сынами Миля, а фоморы отправились в изгнание. Я сел в башню и улетел с родного берега, поселился здесь. Хозяева озера, жруны, встретили меня недружелюбно, но мы договорились: я не вмешиваюсь в их дела, они – в мои. С хозяевами леса, эльфами, договорились о том же. Отец Тарнака – Дигон – из южных Данаан, не захотел войны, но присматривал за мной. Когда он умер, Тарнак посчитал, что договор расторгнут, и послал ко мне убийц. Их головы висят на входе в башню, их там ровно сто пятьдесят. Столько за сто лет здесь побывало лесных стражей. Я не переходил границу, просто магия эльфов здесь не действует, лес стал таким, каким был всегда. Они заставляют деревья, кусты, травы быть похожими на растения их мира, приобретать необходимые для жизни эльфов свойства. Некоторых они делают полуразумными. Все это мучительно для леса. Леших эльфы вытеснили из своих земель, и теперь они живут здесь, вокруг озера. Ты их видел, они тебе еду и напитки приносили. Это они наступают на эльфийские земли, требуют, чтобы я участвовал в их войне. Но я знаю, большая война не принесет счастья ни лешим, ни эльфам, поэтому просто живу, ни во что не вмешиваясь, позволяя всем на моих землях существовать как вздумается. Эльфы не расстаются с мечтой меня убить, не понимая, что не будет меня, и они сойдутся в смертельной битве с лешими, после которой не станет ни тех, ни других. Последняя их попытка – это нападение твоего друга, он отважный и ловкий воин, ранил меня осиновым колом – фомор показал еще розовый шрам повыше хвоста, – я пощадил его, мне нравятся бесстрашные. Я ран не получал уже пятьдесят лет. Я пригласил его в башню, мы выпили, и он ушел. Что случилось с ним, я не знаю, но догадываюсь, эльфы его удерживают, надеясь получить его семя, – им нужны сыновья грома. Когда ты вернешься к ним, расскажи все как есть. А как ты поступишь с ними – твое дело, данкар на тебя не действует, ты водяник, а для своих друзей возьми воды из озера – она изгонит из их тел магию эльфов, да вообще любую магию. Твоя судьба запутанна и непонятна, но я знаю одно: кто-то очень старается тебе помешать, кто-то очень могущественный, имеющий власть во всех мирах. Присмотрись к тем, кто вокруг тебя, среди них наверняка есть его слуги. Ты должен понять, зачем ходишь по земле, и исполнить то, что предначертано. Мне приятно говорить с тобой, но позвал тебя не только для этого. За годы одинокой жизни я привязался к своим ежикам – лешим, они заботятся обо мне, а я – о них, мы как семья, которой у меня никогда не было. Еще до того как я здесь поселился, Дигон отобрал у них монжу – очень важную для них вещь, которую спрятал в потустороннем мире, с помощью магии. Лешие очень хотят вернуть монжу обратно, но, даже когда мы нашли ее, ни я, ни мои спутники-лешие не смогли принести ее в мир живых. Хоть я и стою между мирами, что-либо принести или унести из одного мира в другой мне не позволяет тот, кого русичи называют Велесом. Он – хранитель всех границ между мирами и не позволяет мирам перемешиваться. Но его брат, тот, кого вы зовете Симарглом, владычествует над потоком силы, которая пронзает все миры, и порой, ты тому подтверждение, проносит людей и предметы, куда посчитает нужным, а Велес с ним не спорит, считает своего брата всеведущим, признает его мудрость. Лешие и вовсе – помесь духа и зверя, когда переходят в мир, который вы зовете Навь, расщепляются: зверь умирает, дух навечно остается там. Потому принести монжу в Явь может только человек. Мы преломили с тобой хлеб и пили воду Оловянных островов, поэтому я скажу тебе правду: ты не первый человек, которого я прошу отправиться за монжей. Добровольцев было трое, никто из них не вернулся из Нави.