– В каком смысле «уже дернул»? – переспросил прапорщик горбуна, когда тот объяснил ему, что все тип-топ и беспокоиться не о чем. – Ты, мужик, мне мозги не компостируй – я с тебя глаз не спускаю, так и знай! Или кнопка от лифта у тебя в кармане пальто запрятана?

– Нет здесь никаких кнопок, – просветил его адаптер. – Рип – чемпион и, стало быть, может в рамках дозволенного манипулировать энергией Света. Все, что вы видите вокруг себя, – это и есть Свет, которому Концептор придал удобную для вас материальную форму. Конечно, я не могу мысленным приказом, например, разрушить или возвести крепостные стены – такая трудоемкая операция по силам лишь Держателю Пупу. Но управлять транспортом – это мы запросто.

– Значит, ты просто пожелал, чтобы лифт поднялся, и все? – спросил я.

– Нет, не все, – помотал головой Рип. – Я заикнулся о мысленном приказе лишь затем, дабы вы уяснили принцип, по которому в Ядре работают подобные технологии. На самом деле все гораздо сложнее. Вот вы сумеете объяснить мне, как вам удается открывать наши двери?

– Чего там объяснять: берем и открываем, – пожал плечами Хриплый.

– То-то и оно, – горестно вздохнул адаптер. – Это для вас все элементарно, а для меня – невыполнимо. А здесь обратный случай. Я беру и вызываю лифт, а вы сколько ни тужьтесь, все без толку.

– Quod liced Jovi, non liced bovi! – важно изрек Тумаков, подводя итог очередной просветительской лекции. – Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Так древние римляне говорили.

– Не умничай, студент, – цыкнул на Пашу Хриплый. – И без тебя голова пухнет. Вы лучше с Леночкой свои вещички перетряхните и, что не нужно, оставьте. Не резон к Держателю с таким багажом переться. Сдается мне, погоняют нас еще по Ядру чемпионы, как обожравшихся клевера коров. Так что лучше сразу от балласта избавьтесь, чем зря силенки на него переводить.

Этот практичный совет Охрипыча, как и предыдущие, тоже был очень своевременным. После непродолжительной сортировки содержимого наш багаж утрясся до двух спортивных сумок, портфеля и перевязанной скотчем коробки из-под Леночкиных туфель. Одна сумка являла собой «квинтэссенцию» некогда объемной поклажи Тумакова и Веснушкиной. Вторая – та, что принадлежала Агате, – вместила в себя необходимые вещи хозяйки и мои деньги, бросать которые на берегу я наотрез отказался, хотя их ценность в Ядре и упала до уровня туалетной бумаги. Впрочем, никто меня за это не осудил: выбрасывать деньги, пусть даже обесценившиеся, без особой нужды было глупо – ведь еще неизвестно, каким сектором повернется к нам колесо фортуны. Инкассаторские обязанности я по-прежнему закрепил за собой, хоть и зарекался намедни пальцем притрагиваться к багажу Банкирши. Но кто бы мог тогда предугадать, что не пройдет и суток, как мы окажемся с этой кареглазой стервой на дружеской ноге.

Портфель дяди Пантелея тоже заметно похудел, оставив в крепости компактный радиоприемник, набор хрустальных фужеров (судя по всему, купленных Иванычем кому-то в подарок) и пухлый том Достоевского. При всем уважении к гению русской словесности, в Ядре его книгу пришлось оценивать не по литературным критериям, а по весу, который оказался отнюдь не в ее пользу.

А в коробку из-под обуви мы упаковали наш бесценный Концептор – мощное, по словам прапорщика, тактическое оружие и последнюю надежду ввергнутого во мрак чужой Вселенной человечества. Забота об артефакте была поручена самому аккуратному и ответственному члену нашей команды – Агате Юрьевне. Можно было бы поручить это дело и дяде Пантелею, но в пользу Банкирши говорила ее хорошая физическая форма, что для хранителя Концептора являлось куда более важным требованием.

Ранее претендовавший на эту должность Рип что-то недовольно проворчал, но возмущаться не стал. Несмотря на его клятвенные заверения в дружбе, он прекрасно осознавал, что мы не доверим наше единственное сокровище чемпиону, который в любой момент может сбежать вместе с Концептором и бросить нас у разбитого корыта.

Когда лифт был еще далеко, я спросил Рипа о том, что раз уж все мы бессмертные и умереть нам здесь, в общепринятом смысле, не светит, не проще ли будет прыгнуть в шахту и долететь до Ядра, так сказать, своим ходом. Ляпнул я это, естественно, не подумав, и адаптер быстро остудил мой нездоровый энтузиазм.

– Дерзай, – ехидно проговорил Рип и сделал в сторону шахты приглашающий жест. – Только помни, что вдали от Источника все полученные тобой при приземлении травмы будут заживать со стандартной земной скоростью. Прикинь, сколько пройдет времени, прежде чем мешок дробленых костей снова превратится в полноценного человека и сможет продолжить путь? За этот срок уборщики успеют отправить тебя в Беспросветную Зону столько раз, сколько ты в своей Проекции жизней не прожил.

Я потер ушибленную намедни спину и мысленно зарекся впредь выдвигать столь идиотские предложения.

– Кстати, о чем ты шушукался с теми уборщиками, пока мы собирались? – спросил я.

– Просто порекомендовал им впредь держаться подальше от нас и передать это остальным, – ответил адаптер. – Как думаешь, в каком направлении полетит эта стая, когда мы удалимся и воздействие Концептора на уборщиков закончится?

– Сомневаюсь, что ты их напугал, – поморщился я. – Парни явно не дураки и сообразят, что без поддержки Рефлектора мы для них – легкая добыча.

– Безусловно, ты прав, – не стал отрицать Рип. – Но, по крайней мере, инстинкт самосохранения я в уборщиках пробудил. Так что пока мы будем двигаться по тоннелю, они не свалятся нам на головы…

Платформа прибыла, и мы, не мешкая, перебрались на нее. Рип таким же непостижимым для нас образом активировал лифт, а затем – плиты крепостного пола, сомкнувшиеся над нашими головами, как только мы опустились в шахту. Едва это произошло, стены тут же зажглись мягким белым светом, отчего я почувствовал себя словно внутри большой люминесцентной лампы. Хорошо, хоть платформа не обладала такой подсветкой, а иначе казалось бы, что мы не ехали на лифте, а парили в световом потоке, подобно настоящим чемпионам. Уму непостижимо, как они ориентировались в сплошной белизне, раскинувшейся на огромное пространство, и при этом не могли самостоятельно освободиться из своих примитивных тюрем. Впрочем, пора было уже прекращать удивляться подобным вещам и мерить Ядро земной логикой.

Я никогда не страдал клаустрофобией, но чем глубже мы опускались в тоннель, тем сильнее накатывало на меня беспокойство. На равномерно освещенных, идеально гладких стенах глазу было совершенно не за что зацепиться. Поэтому я судил о скорости нашего спуска лишь по собственным ощущениям. Кровь прилила к голове, а к горлу подкатила тошнота. Мы двигались вниз достаточно быстро и, если судить по времени, спустились за первые пять минут на приличную глубину. И пусть пространственно-временные параметры были в Ядре относительны, мне все равно не удавалось избавиться от мерзкого страха, что испытывает человек, впервые угодив в глубокое подземелье. Наше нахождение здесь казалось абсолютно противоестественным: земная твердь была обязана лежать у меня под ногами, а не возвышаться над головой миллионами тонн грунта. Благо тут отсутствовала жара, что на аналогичном уровне земных недр уже наверняка сварила бы нас заживо.