– Будет немного больно, – сказала доктор, вонзая иглу в моё плечо.

Я посмотрела на свои руки, и в тот же момент это случилось снова…

В этот раз вместо купели я оказалась в роскошном особняке. Казалось, будто бы я пробудилась от чьего-то сна в другом времени. Теперь я держала в руках вышивальную иглу и работала над искусной вышивкой. Я даже поняла, что именно вышиваю. Это было изображение старого Стокгольма, примерно XV века. Неужели я действительно переместилась во времени сквозь столетия?

Неподалеку дородная женщина с платком на голове купала веснушчатого мальчика в узкой ванне. Тот с интересом наблюдал за пузырьками в воде, как будто бы они были драгоценными камнями, и пытался ухватить их.

– Я принесу полотенца, фру Вифферт, – по-шведски сказала служанка в платке и вытерла руки о белый передник.

Я поняла, что и старошведский понимаю свободно. Я, у которой по шведскому всегда было «удовлетворительно»! А этот мальчик? Он якобы мой сын?!

Кто-то управлял мной как марионеткой. Я поднялась. С моих рук в воду посыпались влажные лепестки роз. Их аромат был восхитителен. Мальчик звонко засмеялся, и моё сердце наполнилось счастьем. Материнской любовью. Но я же не была матерью. Наверняка я просто вселилась в тело матери этого ребёнка.

Я схватила карманное зеркальце и увидела чужое лицо. Фру Вифферт была красива. Я дотронулась до волос и висков, пытаясь освоиться с необычными ощущениями. Судя по удивлённому выражению лица, фру Вифферт тоже, должно быть, заметила моё присутствие в уголках своего разума.

– Мама? – растерянно спросила она, с надеждой вглядываясь в своё отражение. Её глаза сияли в блеске свечей. Вероятно, фру Вифферт подумала, что я – её мать.

– Нет, я не… – неразборчиво начала я.

– Не уходи! – вскричала фру Вифферт.

– Я никуда не уйду… – успела произнести я, но фру Вифферт оказалась права.

Поток снова унёс меня куда-то.

Голову пронзила такая жгучая боль, что я закричала. Мне чудилось, что я оказалась в тёмном тоннеле, в конце которого кто-то перемещался, и запах дезинфицирующих средств щипал нос. Вокруг раздавались глубокие вздохи. Я снова была в машине «Скорой помощи». Под вой сирен она неслась в сторону больницы.

Что, чёрт возьми, со мной происходит? Я стала путешественником во времени или просто схожу с ума? Это похоже на безумие? Или смерть?

Я вздрогнула, и всё моё тело охватила дрожь. Доктор заметила мой учащённый пульс. Судя по всему, приближалось новое видение, и я чувствовала, что на носилках «Скорой помощи» долго не задержусь.

Яркий свет проник сквозь мои веки. Звуки накатывали на меня, как шторм или цунами. Они забрали меня с собой, и я больше не ощущала боли. Я снова почувствовала, что покидаю тело, и ощутила волны, доходящие до голеней. Я не знала, куда переместилась сейчас, но страх и тоска сменились ощущением безграничного счастья.

Клик. Мягкий песок ласкал мои босые ступни, а солнце согревало лицо. Я осмотрелась. Я стояла в тёплой озёрной воде, закатав светлые льняные штаны, и держала в руках старинный фотоаппарат коробочного типа.

В видоискателе камеры я увидела красивую женщину в полупрозрачном белом платье, развевающемся на летнем ветру. У неё были золотистые волосы и нежные губы. Женщина переходила озеро вброд. В груди снова вспыхнула любовь.

Я долго составляла композицию кадра так, чтобы было видно и женщину, и её отражение на поверхности воды. Одна любовь, помноженная на двоих. Клик.

– До тех пор, пока тебя не настигла война, ты мой, – прошептала женщина, протянув ко мне руки, затем ухватила меня за ворот рубашки и притянула к себе.

Я на мгновение потерялась в глубине её больших глаз: Маркетта. Её звали Маркетта. Я откуда-то знала это. Её глаза сияли так же, как и в тот день, когда мы встретились.

– Давай поплаваем наперегонки, а затем понежимся на горячем песке, – игриво предложила Маркетта.

Я повернула камеру на себя и вздрогнула, увидев в чёрной линзе отражение молодого усатого мужчины.

– Ты здесь? – внезапно спросил фотограф, и я испугалась.

Откуда он знает? Он чувствовал моё присутствие, как и двое других, в разум которых я заглянула до этого.

– Да, – ответила я.

– Я всегда буду рядом с тобой, ведь я твой талисман, а ты – мой, – смеясь, сказала Маркетта. Она думала, что мужчина разговаривает с ней.

Не подозревая о непрошеной гостье, женщина обрызгала любимого фотографа водой. Затем она схватила камеру. Клик. Сделав фотографию, она подошла к нему и поцеловала. Это было странно и в то же время прекрасно.

Затем что-то затмило солнце. Опустилась внезапная странная тьма, которая затуманила образ женщины. Весь пейзаж стал размытым, и камера выпала из моих рук.

Озеро исчезло, но я всё ещё ощущала тёплые волны. Хотя вокруг больше не было летнего пейзажа и женщины рядом. В голове снова вспыхнула боль, ставшая ещё невыносимее. Яркий свет флуоресцентных ламп на потолке слепил глаза. Меня везли на каталке по больничному коридору.

– Пульс слабеет, – сказал кто-то. – Везите в реанимацию…

Я умираю? Но я не хотела сдаваться! Я слишком часто опускала руки. Пасовала перед издевательствами и всевозможными страхами. Во мне проснулся новый, первобытный, эгоистичный инстинкт выживания.

Внезапно от людей, встреченных в видениях, ко мне полился необъяснимый поток энергии. Они всё ещё были в моей голове. Как будто бы в глубинах моего сознания открылись врата в прошлое. Я создала связь с тремя людьми из трёх разных временных эпох. Я чувствовала себя сильной. Я была не одна. Меня охватила внезапная сильнейшая радость, и слёзы счастья покатились из моих глаз.

Я широко улыбалась, когда меня с грохотом провозили на каталке через двустворчатые двери в отделение реанимации.

Осень

Калевальский ужас

МОИМ РОДНЫМ ГОРОДОМ БЫЛА ДАЖЕ НЕ отсталая Лиекса[2], а захудалая деревушка на её окраинах. Глухомань или захолустье, как сказали бы мои друзья из Хельсинки. И они были бы абсолютно правы. Здесь не было ни музеев, в которых можно было бы увидеть творения художников, ни зданий с красивой архитектурой. Насладиться латте по заоблачной цене здесь тоже было негде. И это не столица, где плата за смехотворно маленькие квартиры обязательно влетит вам в копеечку.

Уже стемнело, когда я вышла на автобусной остановке в полнейшей глуши и ступила на длинную прямую дорогу. Там я наконец сняла наушники. Всю дорогу