Потом Анда кивнула, как делают люди, словно вспоминая что-тотакое, о чём с самого начала не следовало забывать.

— Там, где нет кружков, тебя по крайней мере назвали — ЛизаЛэндон, реально существующая личность. А самое главное — напоследок взгляни-кавот на этот ли-и-изт… почти что каламбур получается, учитывая, как мы всегдатебя называли… ты увидишь, что некоторые числа обведены квадратом. В этихизданиях ты сфотографирована одна! — Она выразительно посмотрела на сестру. —Ты захочешь на них взглянуть.

— Безусловно. — Лизи постаралась придать голосу выражение,свидетельствующее о том, что от нетерпения она буквально выпрыгивает изтрусиков, хотя не могла понять, почему её должны заинтересовать фотографии, накоторых она одна, сделанные в тот слишком уж короткий период, когда рядом с нейбыл её мужчина (хороший мужчина, знающий, как жить и как работать, не какой-нибудьинкунк), с которым она делила дни и ночи. Лизи оторвала взгляд от стопок и грудпериодических изданий самых разных размеров и форм, представив себе, каково этобудет — брать их пачку за пачкой, просматривать один за другим, сидя, скрестивноги, на полу архивной комнаты (а где же ещё?), отыскивая все эти фотографии —её и Скотта. И на тех, которые особо злили Аманду, находить себя, шагающую чутьсзади, смотрящую на него снизу вверх. И если на фотографии другие аплодировали,аплодировала и она. Её лицо на этих фотографиях могло быть безмятежным,практически не выдающим эмоций, показывающим разве что вежливое внимание. Еёлицо говорило: Мне с ним не скучно. Её лицо говорило: Он не вызывает у меняблагоговейного трепета. Её лицо говорило: Ради него я не брошусь в огонь, как ион ради меня (ложь, ложь, ложь).

Аманда ненавидела эти фотографии. Её мутило от одного ихвида. Она знала, что её сестру иногда называли миссис Лэндон, случалось, миссисСкотт Лэндон, а то (и это было самым унизительным) не называли вовсе. Опускалидо «подруги». Для Аманды это было равносильно убийству.

— Анда?

Аманда взглянула на неё. И в этом резком, ярком свете Лизивдруг вспомнила, испытав самый настоящий шок, что осенью Аманде исполнитсяшестьдесят. Шестьдесят! В этот момент Лизи подумала о той твари, чтопреследовала её мужа бессонными ночами (если всё будет как она хочет, сказаласебе Лизи, Вудбоди этого мира об этой тревоге никогда и ничего не узнают). Этатварь, с бесконечным крапчатым боком, прекрасно знакома раковым больным,смотрящим на пустые стаканчики из-под болеутоляющего и знающим, что до утрановой порции не будет.

Она совсем близко, родная моя. Я не могу её видеть, нослышу, как она закусывает.

Прекрати, Скотт, я не знаю, о чём ты говоришь.

— Лизи? — спросила Аманда. — Ты что-то сказала?

— Бормочу всякую чушь. — Она попыталась улыбнуться.

— Ты говорила со Скоттом?

Лизи оставила попытки улыбнуться.

— Да, пожалуй, что да. Иногда я всё ещё говорю с ним.Безумие, правда?

— Я так не думаю. Нет, если получается. Я считаю, безумие —это когда не получается. Кому знать, как не мне? У меня есть некоторый опыт.Так?

— Анда…

Но Аманда уже отвернулась, чтобы взглянуть на кипыпериодических изданий, студенческих журналов, ежегодников. А когда посмотрелана Лизи, её лицо осветила робкая улыбка.

— Я всё сделала правильно, Лизи? Я только хотела внести своюлепту…

Лизи взялась за руку Аманды, легонько сжала.

— Ты всё сделала правильно. Как насчёт того, чтобы уйтиотсюда? Предлагаю тебе первой принять душ.

Я заплутал в темноте, и ты меня нашла. Мне было жарко… такжарко… и ты дала мне лёд. Голос Скотта.

Лизи открыла глаза, думая, что на мгновение отключилась откакой-то дневной работы, и увидела короткий, но на удивление подробный сон, вкотором Скотт умер, а она подрядилась в Гераклы, взяв на себя очистку рабочихконюшен мужа. Но, открыв глаза, сразу поняла, что Скотт действительно умер, асама она спала в собственной постели после того, как отвезла Аманду домой, иэто был её сон.

Она словно плавала в лунном свете. Улавливала ароматэкзотических цветов. Тёплый летний ветерок отбрасывал волосы с висков, тответерок, что дует после полуночи в каком-то таинственном месте далеко от дома.И однако это был её дом, точно, её дом, потому что перед собой она виделаамбар, на чердаке которого располагались рабочие апартаменты Скотта — объектжгучего интереса инкунков. А теперь, спасибо Аманде, она знала, что там лежитмножество фотографий её и умершего мужа. Зарытое сокровище, духовная пища.

Может, лучше бы не смотреть эти фотографии, прошептал на уховетерок.

Ох, вот на этот счёт сомнений у неё не было. Но она всёравно посмотрит. Теперь, зная, что они там, просто не могла заставить себя непосмотреть.

Она обрадовалась, увидев, что плывёт на огромном,поблёскивающем в свете луны полотнище, на котором многократно напечатана фраза«ПИЛЬСБЕРИ — ЛУЧШАЯ МУКА». На углах полотнища узлы, как на носовом платке.Такое богатство фантазии ей нравилось. Всё равно что плыть на облаке.

Скотт, она попыталась произнести его имя вслух и не смогла.Сон ей этого не позволил. Она видела, что подъездная дорожка, ведущая к амбару,исчезла. Вместе с двором между амбаром и домом. На их месте раскинулосьогромное поле пурпурных цветов, дремлющих в призрачном лунном свете. Скотт, ятебя любила, я тебя спасла, я…

Тут она проснулась и услышала себя в темноте, повторяющуюснова и снова, словно мантру: «Я тебя любила, я тебя спасла, я принесла тебелёд. Я тебя любила, я тебя спасла, я принесла тебе лёд. Я тебя любила, я тебяспасла, я принесла тебе лёд».

Она ещё долго лежала, вспоминая жаркий августовский день вНашвилле и думая (не в первый раз), что остаться одной, прожив так долго впаре, странно и необычно. Задай ей такой вопрос при жизни Скотта, она быответила, что два года — достаточный срок, чтобы с этим свыкнуться, но насобственном опыте выяснила, что это не так. Время, похоже, ничего не делало,разве что притупило острую кромку горя, и теперь она рвала, а не резала. Потомучто уже ничего не было «по-прежнему». Ни снаружи, ни внутри, ни для неё. Лёжа вкровати, где раньше спали двое, Лизи думала, что человек острее всего чувствуетсебя одиноким, когда просыпается и обнаруживает, что в доме никого нет. Из тех,кто способен дышать, — только ты да мыши в стенах.

Наутро Лизи сидела, поджав ноги, в архивной комнате Скотта ипросматривала кипы и стопки журналов, списки выпускников, бюллетени кафедрыанглийского языка и литературы, университетские «журналы», которые лежали вдольюжной стены. До прихода в рабочие апартаменты думала, что беглого просмотравполне хватит для того, чтобы избавиться от тех жестких тисков, в которых этиещё не увиденные фотографии держали её воображение. А попав сюда, поняла, чтонадежда эта напрасна. И ей не требовался маленький блокнот Аманды с вписаннымив него числами. Он лежал на полу, никому не нужный, пока Лизи не сунула его взадний карман джинсов. Не нравился ей вид этого блокнота, принадлежащегочеловеку с не совсем здоровой психикой.