– Можно мне отдохнуть?

– Да, конечно.

Чарли уходит, оставляя меня в любимой гостевой комнате, в которой я оставалась раньше, когда нужно было задержаться в Морийских лесах или рано начать работать. Нежно-лиловые обои, мебель из светлого дерева, мягкое покрывало на постели, кушетка у изножья, на которой мы с подругой и сидели. На мне больничная одежда, еще было мужское пальто, но его я потеряла где-то по пути в спальню, а может, кто-то стянул его с моих плеч, пока я боролась со слезами. Неважно.

Все неважно.

Я бреду в ванную, здесь она личная, стаскиваю с себя грязные опостылевшие тряпки, скидываю их на пол и долго греюсь под струями обжигающей воды. Пока кожа не покраснеет и не сморщится. Ожидаемо бодрости мне это не дарит, пусть даже настойка Хантера уже давно выветрилась из моей крови, и сложность перелета и усталость делают свое дело – я даже не помню, как дохожу до постели. Кажется, мне снится, что это Рамон подхватывает меня и переносит на постель, вытирает полотенцем и укутывает в теплое одеяло.

Бред! Верховный никогда обо мне так не заботился. Точнее, заботился, но исключительно в моменты, когда меня хотели убить. Значит, это просто сон, и во сне я прижимаюсь к нему, обхватываю руками и ногами, и падаю еще глубже.

Туда, где даже снов нет.

Утром, или какое сейчас время дня (за окном дождь такой, что не разберешь), мне даже аромат его чудится, но вторая половина кровати не примята – я спала одна. Не знаю, чего во мне больше: облегчения или разочарования. Вроде, второго вовсе не должно быть, но оно есть. Я разочарована, что Рамона нет рядом. Может, его даже в доме нет.

Но он есть. Мне достаточно спуститься на первый этаж, как я улавливаю аромат истинного. Раньше, чем запахи остальных. А в большой гостиной  оказываются все мои друзья: Доминик и Чарли, Хантер и Алиша. И Рамон.

Предки, когда-то я мечтала собираться парами, и чтобы у меня тоже была пара. Намечтала! Теперь вид развалившегося в кресле Рамона вызывает у меня исключительное желание отмечтать это обратно.

Сейчас он выглядит лучше, более отдохнувшим, и бороду сбрил, оставив небольшую щетину, которая, как бы ни не хотелось это признавать, ему идет. А так он, в принципе, всегда выглядит победителем по жизни. Особенно, когда сменил бесформенную толстовку и джинсы на привычные строгие брюки и белую рубашку. Как назло, я оделась похоже: костюмные брюки и молочная блузка под горло в стиле Сиенны. Нашла среди моих же вещей, что мне доставили. Никогда я не выглядела такой резкой, я всегда добавляла в свои образы плавных женственных линий, а здесь поняла, что теперь хочу другого.

Будто мне хочется одеться в рыцарские латы.

Я знала, что Рамон почувствовал меня, как его почувствовала я, но повернулся он к двери последним. Его глаза едва уловимо сверкнули оранжевым, но с места он не сдвинулся. В отличие от остальных: Алиша подскочила и обняла меня, мазнув темными длинными волосам по плечу, высокий Хантер тоже поднялся, пожал мне руку, как любитель человеческих традиций. Доминик похлопал меня по плечу, а Чарли оттеснила ото всех желающих меня потискать, как истинная защитница, и подтолкнула к дивану.

– Куда вы дели Анхеля? – поинтересовалась я.

– Он под присмотром нянек, – ответила Чарли. – В кои то веки можно поужинать «взрослым» составом.

Впрочем, я не спешила садиться. Как бы ни не хотелось портить чудесное воссоединение с друзьями, я понимала, что Рамон тоже будет ужинать.

Чем дико испортит мне настроение.

– Прошу прощения, но я не буду ужинать.

– В смысле? Ты же больше суток не ела. Неужели не хочешь? – Прямолинейность Чарли всегда сбивала меня с толку, но тут я решила, что пришло время у нее этому поучиться.

– Хочу, но я хотела сделать это в семейном кругу.

– С Рамоном что ли? – нахмурилась подруга.

Я посмотрела истинному в глаза.

– Без Рамона.

Следующая неловкая пауза достойна театральной тишины на пике кульминация спектакля. Неловкая для всех, но не для меня. Я слишком устала притворяться и подстраиваться, заботиться о чьих-либо чувствах, только не о своих. Я устала надеяться, что с этим мужчиной у нас может что-то получится. Точка.

Он это понимает. Он это прекрасно понимает, потому что разом мрачнеет. Из-за его мрачности даже окружающая обстановка теплой гостиной с настоящим пламенем камина и едва уловимым потрескиванием поленьев выцветает, впуская холод и безразличие.

С таким же безразличием я смотрю на того, о ком мечтала последние несколько месяцев. С безразличием, с выжиданием. Что он станет делать? Уйдет? Или останется, и тогда уйду я?

Я перевожу взгляд на остальных: будь у меня силы, и не будь во мне вернувшейся заморозки, в нем читался бы вызов. Вызов женщины, которой больше нечего терять. Но сейчас там лишь ожидание. Как в телефонном звонке на номер техподдержки – режим ожидания. Доминик хмурится, Хантер удивленно приподнял бровь, Чарли приоткрыла рот, очевидно, от моей наглости, а Алиша закусила губу и почему-то смотрит на Рамона. Наверное, для них это и есть вызов, а я жду ответа. Жду, закончится ли на этом гостеприимство друзей, и для кого.

Для Рамона или для меня?

Тишину нарушает Чарли, она вообще не умеет молчать:

– Венера, он же твой истинный!

– И что? Кто-то там сверху решил, что мы физиологически совместимы, и я теперь привязана к нему на всю жизнь? Я думала, ты поймешь меня лучше всех, ты родилась человеком.

– Я да, – поджимает губы подруга, – но ты-то родилась волчицей.

– Я изначально была с дефектом.

– Или тебе нравилась эта мысль, – вот это уже не Чарли говорит, а Рамон.

– Что? – переспрашиваю я.

– Тебе нравилось думать, что ты с дефектом.

– Ты мне сейчас решил сеанс психоанализа устроить?

– Нет, – качает он головой, – просто снова убедился в том, что мы действительно истинная пара. Насколько ты знаешь, я тоже родился с дефектом.

Он смеется? Издевается надо мной?

– Ты родился божественным.

– А толку от этой божественности? Счастья мне это не прибавило. Ровно до встречи с тобой.

Его слова цепляют, корябают сердце стальными когтями. Рамон мог покорить меня такими словами там, в нашу первую встречу. Я еще могла бы им поверить, когда он заслонил меня от пуль на острове. Но не сейчас.

– Меня это должно волновать?

– Я тебе говорил, – Доминик не понижает голоса, да и ни к чему это в обществе вервольфов. – Когда они начинают общаться, никого другого не существует.